солнце в море, – она сняла плащ, путаясь из–за рвения. Огонь вспыхивал красным на ее

черных волосах.

Его глаза потемнели при виде этого, но Вася не заметила. Она теперь уже могла

говорить свободно.

– Ты показал мне, что в этом мире есть не только церковь, дом и леса отца. Я хочу на

все посмотреть, – она смотрела яркими глазами мимо него. – Я хочу все увидеть. В

Лесной Земле для меня ничего нет.

Демон холода опешил. Он отвернулся и опустился на стул, похожий на неровный

пень дуба, у огня, а потом спросил:

– Тогда что ты здесь делаешь? – он посмотрел на тени под потолком, на кровать,

схожую с сугробом, на печь, на картины на стенах и резной стол. – Я не вижу тут дворцов

и городов, и уж точно не вижу тут море и солнце.

Теперь замолчала она. Ее лицо стало румяным.

– Ты предлагал мне приданое… – начала она.

Свертки все еще лежали грудой в углу: ткани и камни были свалены, как богатства

змея. Его взгляд проследил за ее взглядом, он холодно улыбнулся.

– Ты отказалась и убежала, насколько я помню.

– Потому что я не хочу замуж, – заявила Вася. Слова звучали странно, когда она

произнесла их. Женщины выходили замуж. Или становились монахинями. Или умирали.

Так жили женщины. Кем была она? – Я не хочу молить о хлебе в церквях. Я пришла

спросить… можно мне немного того золота с собой, когда я уеду?

Испуганная тишина. Морозко склонился, уперся локтями в колени и потрясенно

сказал:

– Ты пришла туда, куда никто не ходит без моего позволения, чтобы попросить

немного золота для путешествий?

«Нет, – хотелось ей сказать. – Не так. Не совсем так. Я боялась, покидая дом, и я

хотела к тебе. Ты знаешь больше меня, ты был добр ко мне», – но она не смогла это

произнести.

– Что ж, – Морозко сел прямее. – Это все твое, – он кивнул на груду сокровищ. –

Можешь идти к краю земли в наряде принцессы и с золотом в гриве Соловья.

Она не ответила, и он добавил с натянутой вежливостью:

– Хочешь еще и карету? Или Соловью тащить это за тобой, как бусы на нити?

Она ухватилась за свое достоинство.

– Нет, – сказала она. – Только то, что можно легко унести, и что не привлечет воров.

Бледный и не впечатленный взгляд Морозко скользнул по ее спутанным волосам до

ее сапог. Вася старалась не думать, какой он ее видит: дитя с пустыми глазами, с бледным

и грязным лицом.

– И что тогда? – спросил сухо демон холода. – Ты набьешь карманы золотом,

поедешь завтра утром и сразу замерзнешь насмерть? Нет? Или проживешь пару дней,

пока тебя не убьют из–за лошади или изнасилуют за твои зеленые глаза? Ты ничего не

знаешь об этом мире, а теперь хочешь поехать туда и умереть?

– Что еще мне делать? – парировала Вася. Подступали слезы усталости, но она не

дала им пролиться. – Мои люди убьют меня, если я пойду домой. Мне стать монахиней? Я

это не вынесу. Лучше умереть в пути.

– Многие говорят, что лучше умереть, пока не доходит до этого, – ответил Морозко.

– Хочешь умереть в глубине леса? Вернись домой. Твои люди забудут, клянусь. Все будет

как прежде. Вернись, и брат защитит тебя.

Гнев вдруг выжег обиду Васи. Она отодвинула стул и снова встала.

– Я не собака, – рявкнула она. – Ты можешь говорить мне идти домой, но я могу

отказаться. Думаешь, все, чего я хочу в жизни, это королевское приданое и мужчина, что

будет заставлять меня рожать детей?

Морозко был едва ли выше нее, но она замерла под его бледным пронзающим

взглядом.

– Ты говоришь как ребенок. Думаешь, что в твоем мире кому–то есть дело до твоих

желаний? Даже у князей нет того, что они хотят, как и у их дам. В дороге тебя ждет не

жизнь, а только смерть раньше или позже.

Вася кусала губы.

– Думаешь, я… – пылко начала она, но жеребец потерял терпение, услышав боль в ее

голосе. Его голова пронеслась над ее плечом, его зубы щелкнули на расстоянии пальца от

лица Морозко. – Соловей! – крикнула Вася. – Что ты…? – она попыталась оттолкнуть его,

но он не поддавался.

«Я его укушу», – сказал жеребец. Его хвост метался в стороны, копыто скребло