— Эх, — вылез из стога Жало и сладко потянулся. — Вирта, вылазь, подъем!

Варька дождалась, пока супруги умоются, напьются воды. Вирта достала зачерствевший хлеб, разделила его на три части: вору, себе и ей, с каждым разом кусок уменьшался и полукровке достался совсем крошечный ломоть, с ее кулачок.

Через несколько минут они уже подходили к постоялому двору, во дворе стояли две повозки, готовые к путешествию. Жало только хотел пойти, но Вирта удержала его, оправила платье и направилась к вознице постарше.

Через час Тварька с Жало тряслась в повозке вместе с вонючими шкурами, а Вирта весело хохотала на облучке.

Так они и двигались, ночевали в стогах сена или сараях, замки которых Жало мастерски открывал, утром закупали скудную провизию на постоялых дворах и за медяки или услуги Вирты ехали до следующего селения.

Когда они пересекли границу герцогства, Жало радостно засвистел.

— Мы выскользнули!

— Ой, как хорошо, — обрадовалась Вирта.

А Тварька выдохнула, свобода была все ближе!

— Здесь, в приграничье, эльфов не любят, я бы даже сказал, ненавидят, а тебя они быстро раскусят, глаз у них наметанный. Вот что, давай, сделаем вид, что ты пленная. Или рабыня, здесь так принято, — предложил Жало.

— Хорошая мысль, — поддержала его Вирта и вытащила из мешка веревку.

Тварьке туго обмотали веревкой руки, и на шею одели петлю, конец которой Жало привязал к своей руке. Тварька не спорила, хотя этот маскарад ей не понравился, за свободу она готова была и не то вытерпеть. Но спектакль должен ведь быть правдивым? Так сказал вор, и потому на следующем постоялом дворе они отдали ее в услужение за свой постой и стол. И девушке пришлось трудиться в корчме с самого вечера: она таскала подносы с едой, чистила овощи, мыла миски, кружки, а ночью, после ухода последнего клиента, скоблила столы и пол от грязи. Под утро ее подняли и она начала таскать из колодца воду, постояльцы хотели умываться теплой водой. Перед отъездом ей сунули в руки ломоть черствого хлеба и кусок слежалой каши, чему Тварька была безмерно рада, в каше попадались кусочки сала.

Так и ехали, изо дня в день, миновали еще одно герцогство, Тварька терпела, хотя уставала сильно, хозяева корчмы и постоялых дворов выжимали из нее все соки, взамен ночевки двух человек, но и кормили грубой, но сытной едой. Она отсыпалась в дороге, теперь ни тряска, ни ужасный запах ей не мешали…

Однажды они подъехали к постоялому двору, но хозяин на предложение Жало о рабыне сплюнул и предложил за медяк подержать ее в подвале, чтобы не убежала. Жало почесал затылок и согласился. Тварьку спустили в темный подпол.

Она до последнего смотрела вверх, и потому не успела оглядеться при свете. Здесь пахло нечистотами, Тварька сделала шаг, другой, боясь наткнуться на стену, и наступила на что-то.

— Смотри, куда прешь! — рявкнул мужской голос.

Тварька от страха подскочила и замерла.

— Простите, дяденька, — пискнула она, отдышавшись.

— Ты это, девка, не боись, не тронем тебя, — прогудел густой мужской бас.

— Спасибо, дяденька.

— И куда тебя везут, девонька? — спросил скрипучий голос.

— К родственникам отца, бастард — я, хотят денег за меня получить.

— А, ну, ясно. Денег получить — ясно. Только к родственникам через Кевлог — не ясно, — высказался басовитый мужик.

Грянул хохот, смеялось не меньше пяти мужчин, Тварька испуганно сжалась на месте.

— Девонька, в Кевлоге проходят большие торги рабами, туда тебя везут.

— А вы?

— Мы тоже — туда, кто за долги, а кто и по глупости, как ты…

Тварька угрюмо молчала, она не хотела верить, ведь Жало сказал, что здесь, в приграничье, эльфов держат КАК рабов. Она зевнула, эту ночь ей не работать, так что нужно выспаться…

Утром хозяева разбирали рабов, и когда вору вручили веревку от ее удавки, она прямо спросила:

— Вы меня в Кевлог везете?

— О, Вирта, кажется, она за ночь внезапно поумнела. Да, туда и едем.

— Но там же нет эльфов? — еще раз уточнила Варька.

— Зато есть торги. Зачем возмущаешься? Мы тебя увезли от герцогских ищеек? Вывезли. Спасли? Спасли. А теперь, если тебя купят, да если повезет, то из Фигалии, там герцог тебя никогда не найдет. А мы получим за свои труды. Все справедливо! — развел руками Жало.

— Виииирт, — жалобно протянула Тварька, но подруга сердито отвернулась.

Теперь мир Тварьки окрасился в серые тона, нет просвета, нет надежды… На следующем постоялом дворе других рабов не оказалось и ее опять отдали на отработку ночевки и стола. Так как приехали не очень поздно, корчмарь с радостью согласился, зал был полон посетителей и рук не хватало. Ее заставили ополоснуться за заднем дворе, заплести аккуратную косу, подали платок на голову и отвели на кухню. Рабыню не жалели, как можно, сами работали как проклятые. Поднос еды на одного человека состоял из тяжелой большой миски с густой похлебкой или кашей с салом (на выбор), хлеба и большой кружки эля. И двигаться приходилось почти бегом. Уже за час Тварька упарилась, с ней в зале работали еще две дородные девицы, заказ принимал корчмарь и его жена. Тварька пока носила еду, много чего услышала, а именно, что эта корчма славилась невысокими ценами и сносной едой. Здесь столовались как собственные постояльцы, и из ночлежки напротив, где были общие комнаты для простого люда, а хозяин принимал на хранение на ночь ценные предметы. Еще из блошатника выше по улице приходили сюда подкрепиться. Потому и было здесь людно. У Тварьки уже сильно болела поясница и она все время беспокоилась о том, чтобы не споткнуться, не выронить поднос из дрожащих рук, аккуратно поставить его на стол, не расплескать, выгрузить, не заляпать клиента, чинно поклониться и бежать снова на кухню. И когда услышала знакомый голос: