Шрифт:
– Хорошо. Не хватало мне, чтобы кто-то с лихорадкой свалился... Ладно, идите, развлекайтесь, - благодушно попрощался Жоффруа.
– Взаимно, барон, - склонил голову Александр и пришпорил, разворачивая, коня - к выходу из лагеря.
– А ложь-то грех тяжкий, - раздался сзади ехидный голос Бернарда, когда Жоффруа уже не смог бы расслышать, о чём идёт речь.
– Это не ложь, а сокрытие правды!
– нашёлся Александр.
– Скользкий, что жид, - подколол в ответ Бернард.
– Да что ты ко мне пристал?
– обиделся парень. В ответ послышался жизнерадостный смех.
Хоть Этьен был всё так же невозмутим...
К счастью, на выходе охрана не остановила - что немного удивило Александра. По идее, выходящих ведь тоже надо досматривать. Или нет?..
Лагерь ополчения представлял достаточно плачевное зрелище - большинство шалашей стихия без всякой пощады разметала по окрестностям, часть землянок, не окопанных, как положено, затопило. Вода в них не замерзла, но была ледяной. Ополченцы... Судя по виду кольца повозок солдатского лагеря, ночью весьма активно рвались к павильонам. У самого выхода в несколько куч были свалены тела - штурмовавших солдатские укрепления ополченцев без всякой пощады убивали. Да и у кострищ были заметны тела - некоторые за ночь замерзли насмерть, что неудивительно, учитывая, какой был ливень...
Александр невольно расчехлил топор - с такой ненавистью смотрели на трёх всадников бродившие в беспорядке по лагерю ополченцы. У некоторых были видны сильные обморожения - почерневшие уши, пальцы, кожа лица... Парень примерно представлял, с какой жуткой болью потом будут отходить обмороженные части тела и кожа...
– На кладбище веселей, чем здесь...
– произнёс Бернард.
– Как-то это неправильно...
– Александр всерьёз задумался о том, сколько человек ещё можно запихать в шатёр к себе и к коням.
– Что? Брось, Александр, сами виноваты.
– Я понимаю, но это...
– обвёл взглядом остатки лагеря ополчения парень.
– Александр, ополчение в любом случае не живёт долго. В абсолютном своём большинстве... Оно нужно только для осады крепостей - подкопы, фашины, строительство осадных орудий. А, ну, ещё чтобы стрелы на себя собирать. Их никогда не считают, они сами соглашаются на подобные условия. Тем более, что поделаешь, если голытьба не подумала о холодах и не смогла купить себе нужных одежды и инвентаря.
– Да на всё это цены взлетели до небес, как барыги узнали о походе, - ответил парень.
– Александр, поверь, они того не стоят.
– Не знаю, Бернард, не знаю...
– парень мельком глянул на Этьена - тот невозмутимо осматривал окрестности, словно под копытами коней не лежали вмерзшие за ночь тут и там в снег со льдом тела...
Мимо, вырвав Александра из какого-то оцепенения, с гиканьем проскакали всадники, раздавая удары плетями направо и налево. Смех, веселье, радость... Как-то это совершенно не вязалось с обмороженными, голодными и полумёртвыми ополченцами. Парню стало очень тяжело на душе, словно кто-то повесил на него неподъёмный грех...
– Всё в порядке, Александр?
– заметил его состояние ехавший рядом Бернард.
– Я... Это неправильно, ты не думаешь, Бернард?
– Что именно?
– не понял оруженосец.
– Ну, вот это всё, - обвёл рукой округу парень.
– Что?
– Армия, она не должна быть, как наше копьё?..
– Наше, ты имеешь ввиду отцовское?
– Да... Когда всё делится между собой, когда никто не замерзает на улице...
– Они не поймут такого отношения.
– Почему? Они же такие же...
– Да ладно, Александр? А почему ты гоняешь нищих, когда они к тебе тянутся за милостыней?
– Это разное...
– Так почему?
– Работать надо потому что, зарабатывать, - отрезал, разозлившись, Александр, - ну, и при чём тут это?
– А при том, что под копытами коней мёртвые лежат, обмороженные здесь топчутся - всё это те же, по сути, люди.
– И при чём тут это, Бернард?!
– окончательно распалился и повысил голос Александр.
– Они сами в этом виноваты, Александр!
– так же громко ответил оруженосец, - они не подготовили место для жизни, за что и поплатились! Хотя и знали, какая сейчас погода, знали, чем это может быть чревато! Так что взрослей и прекращай жалеть идиотов, молокосос!
– Да пошёл ты!
– парень, кипя от возмущения и злобы, хотел пришпорить Живчика, но, вспомнив, что впереди долгий переход, пожалел коня. Просто молча стал смотреть вперёд.
Так же молча он подъехал к непонятно каким чудом уцелевшему тяжёлому, старому дубу и остановил коня. Может, рубить поленились - такой ствол полдня придётся грызть... Настроение гонять маркитантов как-то поубавилось. Да и на душе стало совсем паршиво... Рядом остановились и так же развернули к лагерю своих коней оруженосцы.