Поэтому первым делом я восстановил пулемёты и закупил для них патроны с бронебойным сердечником. Два новеньких пулемётных ствола, торчащих из переплетений, покрытого сажей, металла, выглядели странно, и даже нелепо. Добавил ящик с гранатами, уже показавшими свою необходимость для критических случаев. Купил топливо, хотя баки, в которых оно должно было плескаться, всё ещё были похожи на огромные металлические лепёшки, пережаренные нерадивой хозяйкой - в данном случае, игровая условность была мне только на руку. И только закупив всё самое необходимое, нашел в разделе "Ремонт" пиктограмму с грудой дымящегося железа и решительно отдал указания починить всё и сразу.

Окутавшись золотистым сиянием, бронетранспортёр приобрёл первоначальный вид. С лежанок донеслось вялое "ура". Я с беспокойством посмотрел на экипаж. Все трое уже сидели, а не лежали, но вид имели болезненный и подниматься на ноги не спешили. В окружающем меня мире продолжали происходить важные перемены.

Ожидая в любой момент оказаться вновь в кабине бронетранспортёра, я подошел к Серпилину, вгляделся в глаза, потрогал рукой лоб. Не знаю, что именно я ожидал увидеть и почувствовать, но впервые прикоснувшись к игровому боту, ни малейшей разницы с настоящим человеком заметить не сумел. Пальцы ощутили тёплую сухую кожу, а глаза видели обычного, то ли невыспавшегося, то ли похмельного мужика, который просто слишком медленно приходил в себя после глубокого сна.

– Командир?
– вопросительно сказал Серпилин, фокусируя на мне взгляд и отстраняясь от моей руки.

В его карих глазах я впервые видел не только растерянность, но и… нет, не страх, но первую его предвестницу - осторожность. А ещё мне показалось, что я подглядываю в замочную скважину чужой души - таким по-детски незащищённым показался мне в этот момент взгляд моего заместителя.

– Как ты себя чувствуешь?
– спросил я смущённо.

– Не знаю, - сказал Серпилин.
– Но что-то не так.

– Ну, пойдём тогда, перекусим, - предложил я.
– Зверь, Гриня, давайте к столу.

Экипаж не говоря ни слова потянулся в закуток возле колонн, где стоял квадратный стол со скамьями.

Снова углубившись в недра меню, я нашел и купил тушенку. А обнаружив ещё и водку, одновременно удивился и как-то по-мрачному обрадовался. Внутреннее напряжение уже ощущалось физически и если бы хоть ненадолго удалось притушить гложущее чувство безысходности, возможно, мне бы удалось придумать какой-то новый план действий.

Приготовления к обеденному перерыву несколько разрядили, буквально разлитое в воздухе, напряжение. Пока я заваривал чай, Зверев и Ложкин открывали тушёнку и чистили пепельницу, а Серпилин вытащил откуда-то чистую тряпицу, развернул её на столе, как скатерть, и аккуратно нарезал большими ломтями целую буханку чёрного, ещё горячего, точно только что из печи, хлеба. Дразнящий запах свежего хлеба кружил голову и требовал немедленно вцепиться в самый большой ломоть зубами. Экипаж мой сосредоточенно молчал, но заметно приободрился. Я тоже ничего не говорил, расставляя железные кружки и разливая в них сразу всю бутылку водки.

Рассевшись на широких скамьях вокруг квадратного стола, экипаж мой замер, уставившись на меня. Ну, понятно, я же командир, мне и начинать. И как объяснять программному экипажу, что больше мы не "зелёные", я не имел ни малейшего представления. Поэтому просто взял кружку, понюхал цифровое спиртное и залпом отправил обжигающую жидкость в глотку.

Водка ничем не отличалась от того, чем и должна была быть, но показалась неожиданно "мягкой" и даже приятной на вкус. Ощущая, как в желудке разливается приятное тепло, а голова немедленно начинает "плыть", я с мрачным юмором подумал, что если не смогу отсюда выбраться, то запросто сопьюсь.

Глядя на меня, выпили и остальные члены экипажа. Серпилин сморщился и вцепился зубами в кусок хлеба. Ложкин степенно поставил пустую кружку на стол, с лёгким превосходством, как мне показалось, косясь на моего заместителя, аккуратно положил кусок тушёного мяса на хлеб, и только поднеся закуску ко рту, едва заметно выдохнул. Зверев осторожно выпил водку как воду и замер, задумчиво глядя в опустевшую кружку.

Внутреннее напряжение начало отпускать, и, понимая, что наши мирные посиделки могут прерваться в любой момент, я нашёл изящный, как мне показалось, выход из положения.

– Спрашивайте, - сказал я, извлекая из пачки папиросу и жадно закуривая.
– А то нельзя, чтобы в экипаже между своими какие-то неясности копились.

Мне казалось, что экипаж засыплет меня вопросами про Саурона и неожиданную смену статуса, из-за которого нас теперь обстреливают и "синие", и "зелёные", но Серпилин неожиданно спросил:

– Почему ты отказался убить механика-водителя Ложкина? Ведь ты же знал, что после боя он возродится, и значит, мог выполнить требование своего врага, ничего не теряя?