Говорят, что все случилось, потому что Юл совсем потерял голову. Он сбежал с последних уроков и кинулся на своей машине к тому перекрестку, где обычно "работала" Ромета. Какие-то полчаса - и все было бы иначе, наверное. А так он увидел издали, упершись в пробку, как из подъехавшей к перекрестку машины, синхронно открыв задние дверцы, вышли спокойно двое и несколько раз ударили не ожидавшую нападения девушку. По голове ударили, бросили металлически зазвеневшие короткие дубинки, прыгнули в машину - вж-ж-ж - и нет их.

А Юл, выскочив из своей машины, побежал, задыхаясь от чувства мгновенной утраты к перекрестку. Туда, где любимая. Где она всегда ждала его. Охрана бежала сзади - один охранник, вертя головой и держа руку на кобуре за пазухой. Второй подгонял машину.

Ромета была мертва.

Юл приказал положить ее тело на заднее сиденье своей машины. Потом долго сидел, не обращая внимания на гудки с трудом объезжающих его автомобилей. Тронул плавно, чтобы не растрясти. Куда теперь ехать? В табор? И что он там скажет цыганским мужикам? Они еще решат, что это он... Домой? К отцу? Или в больницу? А? В больницу?

Он посматривал через плечо на синеющую кожу, на глазах обтягивающую череп, на густую кровь на черных помятых волосах, уже седых от пыли... Вот же, у живых-то волосы пылью не покрываются.

Труп. Это просто труп. Это не Ромета, не та девушка, которую он знал.

А она говорила, что надо радоваться.

Радоваться...

Нога вдавливала педаль газа, машина постепенно разгонялась, плавно клонилась вправо стрелка на спидометре.

Сзади нетерпеливо загудела машина охраны. Раз-раз-раз. Они требовали соблюдения правил. Они предлагали пропустить их вперед. Сейчас, сейчас...

Закусив губу, не сбавляя скорости, с визгом шин, по широкой дуге, чуть не зацепив фонарный столб, Юл свернул налево, на поперечную, и еще прижал. Охрана не отставала - им нельзя было отставать. Но он даже не смотрел на них. Едут - и пусть себе едут.

Не сбавляя скорости, он пронесся по кварталам развалин, вылетел на простор загородного шоссе и на всем ходу окунулся в сплошную стену белого тумана. Сзади со скрежетом и разворотом на месте тормозила машина охраны.

Но шум сразу стих, заглушенный сплошной белой ватной пеленой.

– Ничего себе. Это он как же? И как нам теперь?

– Поворачивай. Быстрее! Надо доложить хозяину, пока не доложили другие.

Только хозяин уже был в курсе. То есть, он знал, что убили цыганку. А о сыне ему сказали сейчас. И он молчал, слушая. А потом тихим голосом отдал приказ, и двое охранников поплатились жизнью за жизнь сына.

Но этого ему было мало.

В черной предутренней темноте сквозь влажную дымку испарений квартал развалин, в котором стоял табор, был окружен ловкими бесшумными тенями. Тихо не получилось - собаки не позволили подойти вплотную. На лай двинулись дежурящие ночью двое крепких цыган. Их встретили выстрелы в упор. И собак стали стрелять, наплевав на шум. Из кибиток и шатров посыпались полуодетые гортанно кричащие мужчины. Они выхватывали ножи, кидались на пришельцев. Но у пришедших в этой ночи имелись длинностволы. Автоматические винтовки против ножей? Даже если у кого-то там был пистолет, как у Никоса - старого и мудрого цыгана...

Убивали всех подряд. Собак, людей. Мужчин и женщин. Детей. Всех. Короткие очереди трещали в начинающем сереть утреннем сумраке, сливались в сплошной трескучий шум, как в степи от кузнечиков. Крики раздавались со всех сторон - но со всех сторон стреляли. Некуда было бежать. Кто пытался притвориться мертвым, погибал тоже. Кольцо смыкалось, и каждый, кто лежал, получал контрольный выстрел в голову.

Говорят, "фатер" предварительно договаривался с главой окраины. Но никто не предупреждал, что будут убивать вот так - всех. И никто не говорил об автоматах. Автомат - это страшно. Если одна семья владеет автоматическим оружием, а остальные - нет... Ну, тут все понятно, да?

"Серые" пришли наутро ко всем семьям и сказали, что все было сделано не по закону и не по понятиям. И если за нарушение закона можно было откупиться, то по понятиям надо было платить кровью.

И еще - автоматическое оружие. Это было главным.

Все объединились против одного. Все выделили своих бойцов. И в этот же день, к вечеру, начался бой за центр. Так его потом называли, рассказывая полушепотом - "Бой за Центр". Тех, кто сдавался, кто бросал оружие, вязали и отводили в мэрию. Все остальные были убиты. Потери с обеих сторон были просто огромные.

Но наутро куча оружия лежала на центральной площади, зачитывали длинный список прегрешений внезапно умершего от сердечного приступа самого богатого человека города, говорилось о законах и понятиях. Все длинноствольное оружие было уничтожено. Кроме того, что было в мэрии. На всякий случай в длинных ящиках в далеком отгороженном решеткой коридоре было в мэрии. Еще раз сказали, что во всем виновата алчность богатейшего человека в городе. То есть, теперь уже бывшего богатейшего. И опять для всех подтвердили принципы равенства и демократии.