Табор располагался в развалинах на самой окраине, в развалинах. Там, где старая стена преграждала путь ветру с реки, стояли кольцом полотняные фургоны. Но костров Юл не заметил. Кроме одного, вокруг которого сидело несколько цыган. Он помог выбраться из машины девушке, подошел к костру и сказал что-то невнятное. Извинился, что ли. Мол, я не хотел, так уж вышло, больше не буду - по-детски все получилось. Вот, мол, привез вам девушку.

– Иди домой, Ромета, - строго сказал седой цыган с почти черным от загара лицом.
– Иди домой. А ты садись, парень, говорить с тобой будем.

В общем, никакой романтики. Это в книгах и в спектаклях сплошные пляски, песни, острые ножи, сверкающие белозубые улыбки и страсти такие, что аж мурашки по коже. А на самом деле цыгане - они точно такие же люди. И запросы у них такие же, как и у всех. Сколько заплатит молодой господин за свои действия? Так мало? Это красивая девушка, а теперь она несколько дней не будет выходить в город. И кто будет кормить ее и ее семью? А что с этого получит табор?

Разговор велся медленно, тягуче. Цыгане переглядывались, кивали или качали головами в раздумье. Наконец, сошлись в сумме и даже ударили по рукам. А потом вдруг, как будто погас свет, выключились их глаза - пропал интерес. Все, парень, можешь идти домой. Мы же договорились?

Юл встал, постоял немного в растерянности, оглянулся. Охрана стояла неподалеку, отслеживая ситуацию. Цыгане непонятно разговаривали о своем и на своем, не обращая на него внимания. В таборе было безлюдно и тихо. Девушка... А куда она ушла, кстати?

– Иди, иди, парень. Ромета дома, лечится.

Три дня, как в сказках положено, Юл приезжал на машине к табору, сидел, не выходя, смотрел. Когда ехал по улицам - тоже смотрел. Искал. Он сам не знал, чего искал и зачем. Но так уж был воспитан, что раз захотелось чего - непременно надо исполнить.

В общем, встреча все-таки состоялась. И вторая, и потом сразу третья. И все так закрутилось, так вдруг завертелось. Ромета была старше на два года. А вольная жизнь старит быстрее - выглядела на все двадцать пять со своими черными длинными волосами, тяжелыми серьгами в ушах, звенящими браслетами на ногах и руках. Она "работала" уличной. То есть, когда надо - танцевала, звеня бубном. Когда было можно, попрошайничала. И не видела в этом ничего плохого. Так что, когда Юл пригласил ее в ресторан - даже и не подумывала отказываться.

Чем заканчиваются такие свидания и такие встречи в конце мая, можно не разъяснять? Но вот тут случилось такое, что Юл просто забыл свою фамилию. Ну, не те, собственно, буквы, которые были прописаны в удостоверении личности, а фамилию в высоком смысле - семью.

Неужели фатер мог не знать, что и как творится с его наследником?

Неужели Юл думал, что фатер мог чего-либо не знать?

Объяснения с родителями всегда трудны. А в шестнадцать лет они просто невыносимы. Юл хлопал дверями, выбегал в гневе, прыгал в свою машину и снова несся на свидание, переживая очередное внушение от отца и пытаясь хотя бы мысленно объяснить ему, старому уже:

"Да, это любовь. Это на всю жизнь. Так бывает -- как в книге. Она меня тоже любит. И ничего, что она бедная цыганка. Зато она меня любит. И она очень умная. Ну, и что, что неученая? Да, экзамены... И что? Теперь из-за каких-то экзаменов терять смысл жизни? Да, да, смысл - в любви. И больше ни в чем! И не лезь в мою личную жизнь!".

И еще, когда совсем уже плохо:

"Я, может быть, женюсь на ней! Вот еще чуть-чуть - и женюсь!".

На свиданиях, когда он жаловался на отца, молодая цыганка смеялась и говорила, что жить надо легче.

– Разве тебе плохо со мной?
– спрашивала она.

– Хорошо, - неуверенно отвечал Юл, ожидая какой-то очередной закавыки.

– А раз хорошо - чего ты ругаешься?

– Но отец говорит...

– А ты не слушай, что он говорит. Ты живи сейчас и здесь, со мной. Вот этим вечером живи. И завтрашним вечером. Радуйся жизни, смотри на меня, люби меня, - и начинала вдруг танцевать босиком на мостовой, крутя руками и звеня браслетами.

У нее и на ногах были звенящие браслеты. И бубенчики в косах.

Она не рассказывала Юлу, что приходили в табор люди, предлагали деньги, чтобы табор ушел из города. Но баро сказал им, что табор уйдет не тогда, когда ему прикажут городские, а когда подует правильный ветер. Цыгане люди вольные вольные, они идут за ветром - так сказал баро, старый и умный Никос. Мы не нарушаем законов - так он сказал. И за спиной его стояли мужчины - крепкие и загорелые, с черными глазами, с опасными улыбками.

Нельзя было так говорить с богатыми и важными, которые приходили от отца Юла. У них тоже есть своя гордость и свои принципы.