Шрифт:
– Да что там?
– Ты сиди, сиди, сейчас покажу.
Он покопался в упаковочной бумаге, посвистывая через зубы, а потом перетащил все разом на колени Иеро.
– А ты ведь им понравился, знаешь ли.
– Это как?
– А вот тебе, смотри, официальные извинения от службы - вот, с подписью и печатью. Вот это - вид на жительство и разрешение на работу. Это вообще очень круто. Ну, и вот, в качестве компенсации, как я понимаю. Такие пистолеты - они, знаешь, дорого стоят.
– Э-э-э, - покопался в памяти Иеро.
– Беретта?
– И карточка к ней. На имя Карла Иеронимуса Фридриха Вандерера. Вот мы и познакомились полностью, да? Теперь никуда не денешься, выходит, не отбрешешься. Знаю я, выходит, и Карла, и Иеро, и Фридриха и так далее... Да ты совсем сомлел, смотрю... И, кстати, гость мой дорогой, ты чего сбежал-то от нас тогда? Чем тебе было не так? Вот и нашли тебя в гостинице - сразу нашли.
Сбежал? Ну, не совсем так... Было такое, что заставило.
...
– Да ты не бойся, Карл с утра ушел на работу.
– А я должен чего-то бояться?
Страшного в девичьем теле ничего не было. Девушка, как девушка. Молодая. Только из душа. Одно странно - чего это она вдруг?
– Я тебе разве не нравлюсь?
– Ты мне нравишься.
Он всегда отвечал девушкам честно. И потом, как может мужчине не нравиться молодая девушка?
– Так в чем проблемы?
– Извини, с подругами и женами друзей...
– Уже и друг?
– Его убили в моем сне. За меня убили. И вчера он за меня выступал. Так что извини, но секс с тобой моей программой не предусмотрен.
– Твоей, значит? А моей? Обо мне подумал? Я, может, хочу! Я, может, страдаю и болею без настоящей большой любви! А он тут приезжает такой весь не здешний и предлагает идти лесом...
– Лесом?
– Лесом-полем-огородом, мать твою! Ты серьезно вот так сейчас со мной?
Она стояла перед ним нагая в капельках воды, которые так приятно собирать губами с женской кожи. Он сидел на скрипучем диване старой конструкции. Вот сейчас надо было встать, поцеловать в пухлые губы, потом пройти губами по шее, собирая блестящие капли, поцеловать в ключицы и ласково уложить на диван. Или повернуть к себе спиной и наклонить. То есть, как угодно - вот она, вся нараспашку. Вся - твоя.
– Пожалуй, мне лучше уйти.
– Пожалуй, ты прав.
...
– Да просто, понимаешь, нельзя же... Надо же как-то самостоятельно... И потом, я привык - один...
Уплывая в темноту, Иеро слышал собственный голос, негромко говорящий:
"Сначала ты думаешь - где я? Как в кино, когда очнется человек и все спрашивает, спрашивает, пытается понять - где я? Потом - кто я. Возможно, тяжелая травма, потеря памяти. Или наркотики. Кто - я? И наконец совсем философское - зачем я? Вот он я. Я - здесь. И я - я. Но - зачем? Голова не выдерживает".
Спал долго. Высыпался за две ночи сразу, получается. Поэтому проснулся фактически к обеду. Никого в квартире не было. Пока умылся, пока побрился... Нет, определенно надо куда-то идти обедать. Какой может быть завтрак, когда солнце уже вниз пошло?
Отвлек звонок в дверь. Не стучали, как вчера - вежливо позвонили.
Брать пистолет и как-то по-киношноиу прыгать от стенки к стенке и осторожно выглядывать Иеро не стал. Не было никакой опасности - так он чувстовал. Опять чувствовал. Открыл дверь.
– Ты же тут голодный совсем, - запричитала Мария.
– Ни продуктов, ни запасов каких... Мы вот тебе принесли борща. Пирожков принесли - я напекла сама.
– Живой?
– спросил Карл, улыбаясь.
– Все нормально? Ну, пошли тогда на кухню. Говорить будем.
Все было вкусно и сытно. И снова была водка - они тут пьют ее каждый день, что ли? И разговоры, разговоры, разговоры...
...
Сначала ты как будто висишь в сети из тонких гибких струн, связывающих тебя с окружающими. Они разной толщины, разной крепости. А тронешь - и звучат по-разному. Вот эта струна тянется к матери, эта - к отцу. Вот струны к друзьям детства. Вот - первая влюбленность. Вот - еще и еще. Коллеги по работе, девушка, с которой каждый день встречаешься на автобусной остановке, толстый веселый продавец в магазине напротив, алкаш со скамейки у подъезда, дружелюбно улыбающийся беззубым ртом, потому что ты - "свой"...
Потом ты взрослеешь, натягивается поначалу струна, которая от матери. Сначала ее тянет просто, даже боль вызывает ноющую, и хочется эту боль прекратить поскорее, как качающийся молочный зуб - вырвать, и ты ругаешься, отталкиваешь, не звонишь, не заходишь, не отвечаешь - и она рвется вдруг со звоном. Становится сразу чуть легче. Именно легче - тут даже и спорить не надо! Потом другие струны одна за другой. Со звоном, с музыкой, целыми аккордами. И однажды вдруг чувствуешь такую легкость и свободу! Не держит тебя здесь больше ничто и никто. Не боишься никого и ничего.