Шрифт:
– Чьи же они?
– Были мои, а теперь все твои стали.
– Сколько же их?
– Много, на наш с тобою век хватит, – ласково сказал Тихон Петрович и поцеловал свою красавицу, растерявшуюся при виде такого богатства.
Егор Назарыч во все время осмотра дома не проронил ни одного словечка, только при выходе из спальни в залу он заметил, обращаясь к Степаниде:
– Это ещё не все, внизу есть ещё кое-что.
– А там что такое? – спросила она.
– Винный склад помещается. Тихон Петрович, покажите его своей невесте.
– Что ж, можно, только там никого теперь нет, – ответил тот. – Оставим до завтра, – прибавил он.
На том и порешили и снова уселись за самовар, а затем уложили девушку в постель.
– Ну, друг, спасибо тебе за хлопоты, – крепко пожимая руку бывшему уряднику, сказал Тихон Петрович.
– Не за что, – отвечал тот.
– Без тебя, одному мне было бы трудно.
– Для приятеля жизнью пожертвовать готов, вот что.
– Что теперь в Решах-то делается, я думаю?
– Да, небось, тревога страшная идёт. Наум Куприяныч, небось, локоть кусает, да не укусит, ловко мы с тобою его провели.
– Ему что ж? – Он своё взял.
– Ещё хотел попользоваться, да и не пришлось.
– Староста, небось, ноги все отбил, отыскивая свою дочку.
– Известное дело, а кузнецов сын волосы на себе рвёт. Кому ни доведись, досадно – из рук невеста пропала.
– Пусть его побесится, да поищет, куда она девалась, – заключил Тихон Петрович и улёгся со своим приятелем отдохнуть.
Глава 75
С отъездом Степаниды обитатели деревни Реши начали подыматься с постелей; кое-где засветились в избах огоньки; вдалеке послышался колокольный звон на сельской церкви, призывающий православных к утрени праздника Рождества Христова; поднялся и кузнец с своим сыном. Жених пошёл запрягать лошадь, чтобы ехать с отцом своим в село, к утрени, отстоять обедню, за которой батюшка должен был объявить своим прихожанам о предстоящем бракосочетании сына кузнеца с дочерью. старосты. Вот они выехали из деревни, и лошади их лёгкой рысцой потащилась за другими по дороге в село. Староста, в свою очередь, также проснулся, разбудил свою старуху и начал одеваться, торопясь в церковь.
– А где же Степанида? – спросил он у своей жены.
– Спит ещё; я сейчас её разбужу.
– Да поскорей, а то сборы ваши нас задержат.
– У ней всё готово, пока запрягёшь лошадь, – дочка и оденетея.
– Толкуй там! Сама проспала… Небось, уж отзвонили, – пробормотал старик и вышел на двор запрягать лошадь.
Старуха отправилась в светлицу будить дочку, отворила дверь и окликнула:
– Степанида, а, Степанида!
Ответа не было.
– Вставай, пора к заутрени одеваться!
Опять молчание.
«Ишь, как спит крепко», – подумала она и подошла к кровати, ощупала её руками и вскрикнула:
– Да где же она?
Не понимая, что это значит, в испуге вышла старушка в сенцы, начала звать Степаниду, но напрасно; выбежала на двор, подняла крик: – «Степанида! Степанида! где ты?»
– Чего ты там орёшь? – спросил у ней староста.
– Степаниду нигде не найду, – ломая руки, взвыла старостиха.
– Там где-нибудь куда ей деваться-то?
– Всё оглядела, нигде нет.
Староста встревожился, отошёл от лошади и вместе с женой начал горевать об исчезнувшей, неизвестно куда, дочке. Он побежал в дом кузнеца узнать, не у них ли Степанида, и не уехала ли она с женихом к заутрене, но, получив отрицательный ответ, возвратился восвояси и поднял по деревне тревогу. В избу к нему сошлись родные и начали рассуждать, куда бы это могла деваться девушка. Одни из них предполагали, что она одна ушла в село пешком, а другие думали, что она с кем-нибудь туда уехала, не желая беспокоить своих родителей. Осмотрели светлицу и увидали, что она ушла, одевшись в новое платье и в тёплую шубейку. Старуха плакала навзрыд и приговаривала, сама не зная, что; староста уговаривал её и сердился на её слезы.
– Ну, чего ты хнычешь, найдётся. Ведь она не иголка – не затеряется, – говорил он.
Старуха не слушала его и продолжала плакать безутешно. Один из родственников их взялся съездить до села и узнать, не в церкви ли исчезнувшая девушка, поехал и возвратился с неприятным ответом.
– Нет её там, – сказал он, бросая свою шапку на лавку.
Все бывшие в избе ещё более опечалились после этой вести и не знали, чему приписать исчезновение Степаниды.
Начало рассветать; кто-то из вошедших в избу принёс оставленный Степанидой на завалинке узелок с платьем и передал его старосте.
– Где ты его нашёл? – спросил тот, развёртывая платок.
– У твоего дома, на завалинке, – был ответ.
Начали разглядывать находку; позвали старуху, мать беглянки, которая, рассмотрев узелок, признала в нем все находящееся принадлежащим её дочери; но кем был оставлен на завалинке тот узелок – для всех оставалось тайною.
Весть о пропаже Степаниды дошла и до Чуркина, который призвал к себе Осипа и сказал ему:
– Слышал ты новость-то?
– Какую, атаман? – спросил тот.