– И чего только она хнычет, да убивается! – сказал разбойник, глядя на безутешную женщину.

– Как не плакать, Наум Куприяныч? Небось, больно и досадно. Вырастили мы дочку, собрали её замуж, а она вот чем нам заплатила, – говорил начальник селения.

– Может, она не по своей воле сбежала, – заметил Чуркин.

– Сбежала, говоришь, вот что и горько-то, вот что и обидно.

– Ну, что ж делать? Придёт и повинится когда-нибудь.

– Жди, когда придёт, да лучше бы и не приходила, срамница этакая, опозорила нас под старость!

Вошёл сват кузнец, взглянул на валявшуюся на кровати свою сватью, покачал годовой и, подойдя к ней, сказал:

– Будет тебе ныть-то, только на всех жуду нагоняешь, вставай.

Старуха не отвечала, как бы не слыша, что с ней разговаривают.

– Не люблю я бабьих слез, – протянул Чуркин, махнул рукой и вышел в сенцы.

За ним отправились и староста с кузнецом.

– Пойдёмте ко мне, посидим маленько, – обратился к ним разбойник.

Старики согласились и пошли за ним. Осип встретил своего хозяина у ворот дома, поклонился, как бы не хотя, старикам, пропустил их мимо себя и зашагал по их следам в избу.

– Ирина Ефимовна, подай нам водочки, да чего-нибудь закусить, – сказал разбойник, усаживая гостей своих за стол.

– Что ты, Наум Куприяныч, до питья ли нам теперь, в глотку ничего не пойдёт, – промолвил староста.

– Эх, сват, сват, что ж, по твоему, теперь и хлеба нельзя есть? – заметил ему кузнец. – По рюмочке, да по другой пропустить, и ладно, горе немножко забудем.

– Тебе что, а мне-то каково, сраму-то сколько! – ударяя себя в грудь, говорил староста.

– Ради праздничка и курицы пьют, – наливая в стаканчики зелено вино, шутил Чуркин.

Старики выпили, пропустил и хозяин избы.

– Эх, Наум Куприяныч, добрый ты человек, помоги моему горю! – обратился к нему отец Степаниды.

– Не знаю, чем я могу помочь тебе? – нахмурив брови, вопросил Чуркин.

– Посоветуй, что мне делать!

– Надо дочку отыскивать, не без вести же ей пропадать.

– Научи, – где? Куда за ней ехать?

– Недалёко, вёрст за шестьдесят отсюда, в Тагильский завод.

– Зачем она туда попадёт?

– Съезди и узнаешь; неужели же и теперь не догадаешься, к чему я веду речь?

– Растолкуй ты мне, тогда я пойму.

– Я думаю, что её приказчик винного складчика к себе увёз.

– А что, сват? Наум Куприяныч верно говорит, – воскликнул кузнец, пропуская другую рюмочку.

Староста взял себя за голову, подумал немножко и согласился с мнением разбойника.

– Некуда ей больше деваться! Он, супостат этакий, её увёз, пожалуй, уж и женился.

– Что ты, сват? На Рождестве разве венчают!

– И то дело, пожалуй, и нет; едем туда!

– С кем же ты поедешь?

– Тебя с сыном возьму.

– Зачем мне таскаться? Ты лучше свою старуху захвати, как мать.

– А что они там сделают одни? – сказал Чуркин.

– Приедут, отыщут этого самого приказчика и отберут у него свою дочку.

– Как бы не так, сейчас, подставляй полу; нет, брат, её теперь нелегко выручить.

– Так как же быть-то?

– Миром надо ехать, да становому обо всем требуется заявить, по моему так следует.

– Что ж и миром поедем, теперь праздники, соберу сходку, предложу мужичкам и поедут.

Осип стоял, прислонясь к перегородке, слушал про исходившей разговор, и мысленно бранил своего атамана за то, что он разъяснил старосте, где находится его дочка, вывернувшаяся у него из-под кистеня.

Старики покончили на том, чтобы завтра же собраться всем миром и ехать в Реши с просьбою к становому приставу выручить от приказчика Степаниду, простились пока с Чуркиным и побрели от него восвояси.

Из каморки вышла Ирина Ефимовна и разговорилась с мужем о Степаниде, позавидовала её счастью и предложила Чуркину как-нибудь побывать у приказчика в гостях.

– Что ж ты?! С законным браком хочешь их поздравить? – спросил её тот.

– Да, Вася, хотелось бы.

– А вот, когда позовут, тогда и поедем, – скрывая злобу, ответил ей разбойник и пошёл с Осипом в светлицу.

– Напрасно ты, атаман, сказал старосте, где дочка находится; мы сами бы её разыскали, – сурово заметил каторжник.

– Так, братец, нужно: по их следам, нам будет сподручней действовать, пояснил разбойник.

– Не поздно ли тогда будет?

– К чему же ты это говоришь?