– Не беспокойся, всё улажено.

– Да ты расскажи мне толком, как ты порешил с этим делом поступить?

– А ты меня не выдашь? Друг ты мне или нет?

– Ну, вот ещё толковать! Знаешь, небось, не выдам, а скорее помогу, если потребуется.

Приказчик рассказал ему все подробности своего свидания со Степанидой и произнёс:

– Ну, теперь понял, в чем дело?

– Что ж, дай Бог час, а Наум Куприяныч знает об этом?

– Нет, я ему о том не говорил.

– Отлично сделал, я с тобой за ней приеду.

– А ловко ли будет? Как бы пристав не узнал!

– Нет, а если и узнает, не велика беда, от места только отрешат, да мне оно и самому надоело. При мне сам ты будешь безопасен, – в таком деле, которое ты задумал, всё может случиться.

– Да, это верно, – нахлобучивая себе шапку на лоб, протянул молодец и подстегнул пристяжную.

– Так, значит, в сочельник, ночью, нам придётся выехать с завода в дорогу.

– А не утром на праздник?

– Вы в какое время уговорились встретиться?

– В полночь, на первый день Рождества, – раньше в деревню нам не след показываться.

– И то дело, утром выедем, к сроку поспеем, – заключил урядник и снова склонился на боковую.

– Ты что ж? опять спать?

– Смерть, как голова трещит, прилягу маленько, в случае чего, – побуди.

– Дай мне свою шашку, так ведь она у тебя только мешает, небось.

– А тебе она на что?

– Может быть, волк наскочит, так оборониться от него.

– Возьми, да не потеряй только.

– В сохранности будет!

Урядник снял с плеч свою «присягу» и передал её приятелю. Тот уложил шашку в передок саней, снова подогнал коней и потихоньку запел:

К полудню следующего дня они добрались до Тагильского завода, обещаясь повидаться вечерком в известном им трактире.

В это время, в горнице Степаниды собрались её подруги; пришли к ним и молодые парни, затянули песенки; вошёл туда же и сам староста с своей старухой; все отвесили им по поклону и продолжали веселиться.

– Пойте, девушки, пойте, да утешайте мою Степанидушку, она и так все глазки свои проплакала, – сказала старушка.

– Чего, бабушка, ей плакать? Замуж выходит не в чужую деревню, а в свою, – сказала одна из подруг.

– Вот мы так поплачем за неё, – ввернул один из ребят.

– А вам чего плакать? – спросил староста.

– Как же не плакать? Повезут нас в солдаты, тогда мы и заплачем.

– Нет, я плакать не буду, с радостью царю служить пойду, свет погляжу. Теперь служба лёгкая, послужишь года три, да домой отпустят; из мужика такой оборотистый выйдешь, что любо-дорого смотреть, – сказал высокий, кудрявый молодец.

– Правда, правда! – заголосили ребята.

– А нас с кем оставите? – спросила одна черномазая девушка.

– Без нас поживёте, найдётся, за кого замуж выйти, – ответил тот же паренёк.

– Ну, что, Степанидушка, весело ли тебе? – спросила старостиха у дочки.

– Ничего, матушка, весело, – ответила та.

– Что-то жених твой так долго не идёт? Не послать ли за ним?

– Без него мне много веселей, что ему здесь делать? – сказала невеста и запела подблюдную песенку.

– Ну, Бог с тобой, – протянула старостиха, затем поклонилась всем в пояс и вышла с своим стариком из горницы.

По уходе их песня затихла. Степанида села к столу, облокотилась на него и задумалась.

– Будет тебе печалиться-то, да и о чем грустить? – говорили ей девушки.

– Как же мне не печалиться, подружки мои? Оставляю я вас, увозят меня в дальнюю сторону, – рыдая, шептала невеста.

– Куда тебя увозят, Бог с тобою, ты с нами же останешься.

– Нет голубки мои, увезут меня в чужую сторону, увижу ли я вас когда, не знаю.

– Да что это с ней? Опять заговариваться начала, – спрашивали друг у друга парни.

– Так ей чудится, знать; вестимо, дело девичье, всё придёт в голову, – говорили другие.

Степанида вдруг поднялась из-за стола, утёрла кисейным рукавом слезы, откинула назад длинные по пояс косы и сказала:

– Ну, подружки, всё прошло, давайте песни петь, будем веселиться: все равно, чему быть – тому не миновать, что написано на роду, то и сбудется.

– Вот так давно бы и сказала, воскликнул кто-то из ребят, и вечеринка приняла весёлый характер.