После похорон Акима Игнатьевича прошло две недели, а о разбойниках никаких слухов не было: они притаились в лесных чащобах около деревни Барской, из которой им была всё-таки возможность доставать себе пищу. Между тем, фальшивые кредитные билеты все чаще и чаще стали появляться в обращении между жителями Запонорской и других волостей. До полиции доходили слухи, что в деревню Барскую стал приезжать какой-то купец из деревни Часовни, Звенигородского уезда, но кто он и как его зовут, о том никому известно не было. За этим таинственным купцом приказано было следить.

Многие полагали, что непоявление разбойников в окрестностях Запонорья объясняется их отлучкой куда-нибудь в другой уезд, вследствие усилившегося за ними надзора, в котором приняли участие и сами крестьяне, озлобленные убийством сотского, усиленными пикетами и конными разъездами. Но предположение это было преждевременно: разбойники и не думали никуда удаляться, а напротив, начали рассылать от себя ходоков с письмами к богатым мужикам и фабрикантам, требуя от них контрибуции. Один из таких ходоков, однажды поздно вечером, явился в деревню Кузяево, подошёл к дому Якова Герасимовича Храпунова-Нового, слывшего за богача, вызвал одного из его прислужников, передал ему письмо и скрылся.

В ту минуту, когда подано было письмо, Яков Герасимович находился дома, взял в руки конверт и, прочтя на нем адрес, распечатал, пробежал строки, нацарапанные кое-как, и был поражён их содержанием. Вот что гласило это письмо:

– Кто и когда передал тебе это письмо? – спросил владелец фабрики, Яков Герасимыч у своего дворника.

– Вчера ночью, мальчик какой-то принёс.

– Почему ты его не задержал?

– Да зачем же мне его было задерживать?

– Как зачем? Письмо это прислал Чуркин, с требованием двух тысяч рублей.

– Я этого не знал, – ответил перепуганный работник.

– Отчего ты не подал мне письма тотчас же?

– Вы почивать изводили.

– Дурак! Веди заложить лошадей.

– Что ты шумишь, да ругаешься спозаранку? – спросила у фабриканта жена.

– Дура, голосом ещё завоешь, когда смерть на носу висит.

– Какая там смерть, Бог с тобой, успокойся.

– На-ка-сь, читай, от кого письмо получил, – сказал ей Герасимыч, бросая писульку на стол.

Та прочла и настолько перепугалась, что с ней сделалось дурно; насилу придя в себя, она посоветовала своему благоверному выдать требуемые деньги.

– Как бы не так, выдам! Сейчас к становому поеду и представлю ему это письмо; пусть за мной караул нарядят.

– Караул не поможет: слышал, небось, какой он зверь; заткни ему горло-то и жив будешь.

– Ни за что! Сегодня дай две тысячи, а завтра четыре попросит, разорит в корень, только поддайся, – говорил Яков Герасимович, бегая из одного угла комнаты в другой.

– Хозяин, лошади готовы! – доложил дворник.

– Сейчас иду, – ответил его степенство, накидывая на себя пальто-мешок и, простившись с сожительницей, вышел из своих апартаментов и поехал к становому приставу.

– А! кого я вижу! Яков Герасимович, милости прошу, пожалуйте! – сказал его благородие, встречая фабриканта ещё на лестнице.

– Да-с, не в урочное время я к вам, – подавая приставу руку, сказал тот.

– Что, покалечился, знать, кто-нибудь из фабричных?

– Какой там покалечился! Самого, того гляди, убьют: на-те, прочтите, какое я письмецо-то получил.

Пристав прочёл послание, покачал головой, почесал себе за ухом, причмокнул и сказал:

– Чуркин! Да-с, тут надо подумать. Садитесь, да расскажите, когда и от кого вы это письмецо подучили?

Яков Герасимыч рассказал все по порядку, утёр платком катившийся с лица пот и уставил на пристава глаза, в ожидании того, что он на это скажет.

– Да-с, – постукивая пальцами об стол, протянул становой.

– Ну, что вы посоветуете мне делать?

– А вы что думаете?

– Проси он у меня меньше, я бы дал, а то, вишь, сколько заломил – две тысячи!

– Жаден, подлец, – добавил его благородие.

– Нет, вы мне скажите, что делать теперь?

– Ничего; конечно, денег не давать, около дома поставить денных и ночных сторожей, чтобы разбойник не поджог, а самому дома недельку-другую посидеть.

– Всё это я и без вас знаю; с своей-то стороны чем-нибудь оградите меня!