— Ага, — пряча глаза, взялась за ложку. — Вы молодец, очень вкусно.

— Она разварилась.

— Зато масла много…

— Потому что соленая получилась, — чуть виновато заметил граф-оружейник. — Я не знал, чем разбавить.

— Так вы и посолили, и подмаслили от души, — не приняла его вины, улыбнулась.

— От души, — согласился он и наонец-то сел напротив.

Поели в тишине. Затем в той же неуловимо уютной тишине убрали со стола и взялись за тесто. Вернее, Регген взялся сам. Он непреклонно выставил меня за пределы ухонной зоны, уазал на тюфяк и приготовил опару под моим неусыпным контролем. А контролировать там было что. Граф, чтоб ему было хорошо, рецепт забывал. Ибо аждые пять минут отвлекался, рассчитывая, как улучшить и усорить процесс готови. То совороду вознамерился сделать в четыре раза больше, то мису для замеса теста пожелал углубить.

— егген, оставьте это гиблое дело! — вспылила я, огда он взялся за долото и лист металла.

— Но почему?

— Потому что в емости с большим объемом вы не вымесите тесто как надо, у вас не хватит сил. А что до сковороди… на ней капуста частично сгорит, частично сырой останется.

— Это не проблема, — отмахнулся любитель-улучшатель, — я что-нибудь придумаю!

А во взгляде обида на то, что я не поверила в него.

— Хорошо, — давлю в себе негодующий рык и примирительно предлагаю: — Но только после того, как мы пожарим пирожки.

— Ладно! — Регген решительно вернулся к столу и тут же сник. — Так их еще лепить?..

— Ага, сразу после того, как сделаете вторую порцию теста и начинки. — Он поднял очумелый взгляд на меня и судорожно сглотнул. Мага стало жалко. — Я вам с ними помогу.

— Поможешь в лепке, — сказал как отрезал. — А пока, может, поделишься историей о вашем женском рабстве?

— Да оно у нас, как и везде, абсолютно обычное. Нет права голоса, нет права слова и права на имущество тоже нет. Не говоря уже об авторских правах и свободе передвижения.

— А подробнее? — не отстал граф-задохлик. — Расскажи на примере… на своем.

— Только если вы опять ничего не пересолите.

— Ося, — протянул он с укоризной, и я сдалась. Обняла подушку, подтянула колени к груди. Вздохнула.

— Началось все как обычно. Я родилась.

— И?

— И отец сразу сказал, что пойду я по его стопам, стану плотником. Так уж у нас повелось, глава семьи выбирает дочерям имя, дорогу и мужа. С сыновьями проще, им только имя, нам же даже детские игры… Так что… с пяти лет я уже сидела в плотницкой, выявляла дефекты в древесине, — протяжно вздохнула. — К десяти годам стала мастером по подбору паркетных дощечек, а в пятнадцать научилась их настилать в одно идеально гладкое полотно.

— Отец тобою гордился, — предположил обеленный мукою маг.

— Гордился. Недолго. Ибо пришло время меня отдавать.

— Куда?

— А как всех, в невесты. У нас в Ллосе невестят в пятнадцать, а в дом мужа отправляют после подписания договора о переходе, сбора приданного, подготовки невесты к статусу жены. У всех на эту подготовку уходило не больше года, у меня целых три, — призналась с гордым торжеством.

— Пряталась от женихов? — желтый взгляд сверкнул усмешкой.

— Нет. Договорилась со сватьей.

— Как у тебя это получилось? — задохлик перестал муку с опарой смешивать, видимо, вспомнил о бабульке, от которой убегал, унося меня на руках.

— Да проще не бывает. Я пригрозила бабке смертью. Она возьми и помри… через три года вместо оговоренных пяти. Прибыла новая сватья, а с ней общий язык я как ни старалась, не нашла, — вспомнила, вздохнула. — Правду сказать, за эти три года я много что успела. Наладить свое первое тайное дело, найти покупателей, накопить небольшой капитал и рассориться с родителем в пух и прах. Он считает, как и считал, что пол класть — угодное дело, а шкатулки инкрустировать — это грех. Ибо ночью нужно спать, а не пазлы из опилок собирать.

— Ты работала по ночам? — удивился маг.

— Приходилось, — я посмотрела на него с улыбкой. — У родителей дома особой свободы нет. Работаешь на благо семьи в строго указанном направлении. О собственном деле не помышляешь, да и не можешь. Ибо вначале докажи, что оно доходно, а затем уже переходи. Но когда ты целый день проводишь на вотчине отца…

— Сил на что-то другое не остается, — меня поняли с полуслова и приободрили: — Но ты нашла!

— Длилось это недостаточно долго, чтоб прибыльность доказать. Вначале отец поймал меня за работой и устроил скандал, затем скончалась сватья, а после… нежеланный муж и новый дом. Благоверный мой, чтоб ему икалось на том свете, не пил, не курил, в карты не играл, девок в дом не водил, так как скрягой был страшным. Что бы он ни купил, все вскоре ломалось, а что ломалось — не чинилось, складывалось у стены под чудное «Не нужно мастера, я сам». Но сам он ничего не трогал, а то, что трогал, попросту доламывал.

— И как вы жили?

— Хуже, чем сейчас, — кивок на кузню. — Я терпела неделю, я терпела вторую, а потом взялась за новое дело.

— Ты бросила шкатулки?

— Ну, если денег на материалы не дают, место под мастерскую не выделяют и помощь не оказывают, иного выхода нет. Остается зарабатывать телом.

— Что? Телом? — лицо еггена приобрело сероватый оттенок. Он и ранее был не особо румяным, но пока месил, вроде как ожил.

— Но мозгами ж нельзя. Муж должен быть умнее жены раза в два, а то и в три, — изрекла я патетично и с улыбкой поведала: — Вот поэтому я и взялась за стариков. — Мага всего аж перекривило. Дрогнул он, дрогнуло тесто и стол. — В первое время ходила по домам и работала как умела. А потом уже с опытом и парой толковых книг, я начала свое дело.