Лет через пять Покаля понял, что немалый прибыток можно иметь через тайгу — возобновилась мода на воротники, шапки и шубы из натурального меха. На изюбрятину, косуль, боровую дичь тоже находились любители с кошельками из невсамделишной крокодиловой кожи. Покаля купил мотоцикл с коляской, для парадных выездов — «Жигули», в сарае оборудовал объемистый холодильник — слесаря мастерских по ремонту торгового оборудования собрали из утиля. С осени Покаля улетал на Витим, остальное время года уходил по выходным на Никишиху — был у него любимый уголок в Косой пади.

И вот теперь все это уходило, рушилось. Тайга горела со всех сторон. Ухнул взрыв, и Покале показалось, что загорелся и взорвался мотоцикл, брошенный им в кустах. Взрыв повторился — земля задергалась от множества взрывов. Сохатый прянул к лесу и побежал. Горький шершавый дым царапал глаза и горло. И взрывы, и дым опять напомнили Покале войну; окалина искореженного металла, трупы, пепел сожженных садов и хат. До речки с ее спасительным льдом оставалось метров пятьсот. Но там творилось неладное. Похоже, по отарой гари шел повторный огонь. Как это получалось, Покаля не имел времени объяснить, но он вполне определенно угадывал; вот-вот ударит по желтым сосновым кронам верховой огонь, от которого не будет спасения. Поднимался ветер.

Человек потоптался и побежал в ту же сторону, где исчез сохатый. Ложе ружья больно колотило о позвонок, Покаля со злостью сорвал двухстволку и с треском ударил ложем о ствол старого дерева. Металл, отделенный от лакированной деревяшки, со звоном брякнулся на оголенные корни. Некое ощущение чувства свободы подхватило Покалю: будет живым, дойдет — теперь он дойдет! Будто кандалы со звоном упали с Покалиных рук и ног.

Дым натекал в распадок, как вода. В этой сизой воде деревья качались наподобие гигантских морских водорослей. Бежать было трудно: горький колючий воздух раздирал горло и легкие. Запинаясь о колодник и корни, Покаля падал, кашляя в сухую черную пыль. Пот пополам с грязью блестел на его лице. Морщины на коже щек обозначились четко, как проволока.

Покаля возвращался тем же путем, каким он пытался пробиться к Никишихе. Туда он бежал от двух бед: от людей и огня. Теперь он боялся только огня. У людей можно найти прощение, огонь безжалостен. Там, где люди, — там жизнь.

Сам Покаля не понимал, что возвращается обратно, в угол Косой пади. В голове его крутился такой же туман и дым, как в тайге. Опять с грохотом пролетел вертолет — затих, опускаясь где-то за сопкой. Покаля мысленно брал направление на посадочную площадку. Гул вертолета явился спасением — Покале казалось, что он топчется, кружит на маленьком пятачке. Сердце громко колотилось о ребра, жилы на руках вздулись и посинели от нехватки воздуха. Покаля ошалело натыкался на острые сучья деревьев.

И вдруг ясная полоса солнечного света упала на зеленые кроны сосен и черноту горелой земли. Вал дыма ветром убросило в сторону — вольный лесной дух омыл лицо и горло Покали, легкие заработали торопливо, взахлеб. Покаля делал жесты руками, как бы пригребая к себе живительный воздух.

Ветер срывал пожелтевшие хвоинки и горелые чешуйки коры сосен. Позади загудел реактивный двигатель — такой странный шум услышал Покаля. Он уже собирался лечь на землю (тело размякло от волны свежего воздуха), но будто кто подбросил его: Покаля сорвался и побежал, сам удивляясь неисчерпаемости человеческих сил. Началось самое страшное: ударил по тайге верховик!

Покаля узнал места, да и в ногах обнаружилась легкость. Бросился влево, правильно угадывая низинку с березняком. Факелы невидимых сосен гудели позади и рвались, как бомбы. От жара на голове Покали скручивались кончики волос. И хотя огонь ярился и гудел в стороне, Покале казалось, что он охвачен пламенем. Березняк был спасением — верховику в березняке делать нечего.

В любую засуху таежная почва всегда сыровата, особенно в березняке. Покаля, упав на колени, схватил сук и начал рыть себе что-то вроде окопа. При этом он бормотал про себя: останется жив— любому негодяю, который выжигает лужайки и оставляет в тайге непогашенные костры, он будет отрубать руки. Черные дыры! Не надо ему ковров, лакированных автомобилей и позолоченных ложек. Чистый воздух, хлеб, немного уважения к самому себе и другим — вот что нужно человеку! Главное — чистый воздух…

Плотная завеса, остро пахшая смоляной гарью, окутала все вокруг. Покаля припадал лицом к холодной свежевзрытой земле, вскакивал и снова принимался рыть. Внизу мерзлая земля имела крепость бетона. Палка, которой судорожно орудовал Покаля, с треском переломилась. Да она теперь и не требовалась: верховик вылетел на лесную редь и там иссяк, умер. Гуднуло напоследок, пахнуло каленым, как из жерла сталеплавильной печи, и стало тихо. Так тихо, что слышно было падение обгоревших веток за грядой нетронутых огнем сосен да шипение горящей коряги по ту сторону березняка. Хлопьями оседала сажа, похожая на черный снег.

Земля в березняке тоже была вся черной от старого пожара, стволы берез создавали резкий контраст. Чтобы не видеть эту могильную черноту, Покаля лег на спину, лицом к небу. Дым катился валами, в разрывах синело до невероятности спокойное мирное небо с барашками облаков — детский рисованный кинофильм! Картинки облаков проявлялись и тут же исчезали в белесом. Разбитого треволнениями и беготней Покалю клонило в сон. Сквозь дрему пробивалось желание выйти во что бы то ни стало под надежное чистое небо, на люди. Гарь, по которой он блудил с утра, вызывала в нем ужас, пересечь ее в третий раз Покаля не смог бы — обещай любые посулы.