Вокруг стояла толпа наблюдателей, и никто не пришел на помощь. В этот момент я опустился на колено: кровь продолжала обильно течь на рубашку. Кто то предложил мне помощь в продолжении драки: догнать и добавить. Но у меня не было сил. Пришлось обращаться в медпункт близлежащей станции метро. Носовая перегородка была сломана, и я еще месяц маялся от невозможности нормально дышать во время ночного сна. Потом несколько процедур физиотерапии убрали опухоль, и операция не понадобилась.

Через несколько дней я нашел одного из нападавших – того, что первым ударил меня. На том же месте у метро. Он был в группе себе подобных, поэтому затевать драку было бы неразумным. Я отправился в опорный пункт милиции, размещенный в станции метро. И негодяй был тут же задержан. В отделении милиции был составлен протокол, и мне было решать, привлекать ли наперсточника к ответственности. Я решил не делать этого: слишком уж он был теперь жалок. Да и тратить время на этого уродца никак не входило в мои планы. Был ли он наемником или это была случайность, установить невозможно. Но вот какое совпадение: в тот же период штаб-квартира нашей организации была обстреляна снайпером с соседней крыши. Не с целью убить, но с целью напугать. Стреляли из духового ружья неприцельно. Возможно, и меня просто пугали.

Еще через несколько лет, когда боевые навыки еще дальше отошли в прошлое, у меня состоялась потасовка с болельщиками, которые решили устроить драку в троллейбусе. Политическая составляющая здесь была в том, что к этому времени милиция уже практически прекратила свою деятельность. Поэтому нападавшие не были задержаны, их личности даже не попытались установить.

Происшествие произошло, когда я ехал домой с политического совещания, держа под мышкой папку с документами. В троллейбусе, который направлялся к моему дому, оказалась группа возбужденных спиртным юнцов со своими лидерами постарше. Они принялись задирать, а потом избивать какого-то пожилого мужчину, который посмел сказать, что болеет за другую команду. Я прекратил избиение, перехватив руку, которая намеревалась нанести очередной удар в лицо. И вся свора бросилась на меня. Я оказался в узком проходе, и это дало мне небольшое преимущество. На едва доставший меня удар, я нанес сильный удар в лицо, и напавший на меня наглец выпал в толпу своих сообщников с криком: "Он мне нос сломал!". Второй набросился на меня, когда троллейбус на повороте качнуло, и попытался повалить рывком под себя. Я нанес ему два удара кулаками в живот и освободился, предварительно отбросив свою папку на колени пассажирам. И тут на мою голову обрушилась пряжка солдатского ремня. Я никак не ожидал, что рослый парень перегнется через плечи своих более мелких приятелей и нанесет столь длинный удар. Только то, что я слегка подсел и отклонился, позволило избежать более серьезной травмы. Пряжка сорвала с головы кусок кожи, и кровь полилась на лицо и за шиворот куртки. Почти сразу прилетел удар ногой в корпус, который отбросил меня к колеблющейся стенке неторопливо переезжающего трамвайные пути троллейбуса. Ответный удар ногой едва достал моего противника, который вновь хлестанул ремнем – пряжка скользнула по моей голени.

В этот момент троллейбус остановился, и прямо между мной в салон зашел сотрудник милиции в форме. Вмешался он вынуждено. Но, вместо того, чтобы задерживать болельщиков, принялся их уговаривать. Те готовы были вновь на меня напасть, но все не решались. На следующей остановке я выпрыгнул из троллейбуса, чтобы дома промыть рану и прийти в себя. Последующее обращение в милицию не дало никаких результатов. Меня пригласили опознать задержанных, но это были другие юнцы. Они начали мне что-то насмешливо говорить через решетку "обезьянника", но дежурный вскипел, открыл клетку и отхлестал зачинщика словесной перепалки по щекам. Рука у него была тяжелая, а глаза злые, и юнцы сразу притихли, и больше не проронили ни слова.

Самое впечатляющее политическое применение боевых искусств – битие Жириновского – на долгие годы стало моей визитной карточкой. По этому событию меня помнили многие. Ибо тогда только человек, не включающий телевизор и не имеющий доступа в сеть интернет, не видел этих кадров – усмирение штатного шута всех политических баталий.

Еще на дебатах во время выборов 2003 года с Жириновским у меня была стычка: он наговорил гадостей нашему соратнику по "Родине" генералу Шпаку. Времени предъявлять претензии в эфире не было, и я использовал последний шанс: задал Жириновскому неудобный вопрос о том, сколько у него родин. Всероссийский мерзавец вскипел и завопил, что "набьет мне морду". Сказав "попробуй", я вышел в проход между трибунами, где размещались команды – соответственно, "Родины" и жириновцев. Жириновский бросился ко мне. В момент, когда он находился на расстоянии двух шагов, я принял бойцовскую стойку – тогда я уже имел существенный опыт в занятиях каратэ. И Жириновский всей своей грузной фигурой как будто натолкнулся на прозрачную стену, резво отпрыгнув назад. На его место через секунду влетел еще один толстяк – из холуев любимца всех недоумков. Но рук не поднял, отчего и мне не было резона его бить.

В следующую минуту в проходе оказались уже почти все, что был на трибунах. Между мной и Жириновским образовалась небольшая толпа из его приспешников и "родинцев". В окружении своих почитателей Жириновский воспрянул и полез через толпу ко мне. Когда до меня оставался шаг, и ему осталось оттолкнуть только Николая Павлова, мне пришло неожиданное решение залепить Жириновскому ногой в ухо. Просто он так удобно стоял. И мой ботинок едва не долетел – только чиркнул негодяя по плечу. Правда, этого хватило, чтобы потасовка прекратилась, продолжившись только бурными словоизлияниями Жириновского, который беспрерывно орал еще минут 15, пока обе команды не покинули телецентр.

Этот эпизод, как и последующие, выпал из прямого эфира, потому что организаторы дебатов (кажется, 1-й канал), решили скрыть скандал рекламой. Зато эпизод был шумно раскручен в прессе. Много лет спустя я узнал, что финансисты "Родины" не пожалели 20 тыс. долларов, которые выплатили журналистам за совершенно фантастический пересказ данного события, где выходило, что Жириновский был отправлен в нокаут. Во время избирательной кампании это было для публики забавным и прибавляло интереса к "Родине". Которая, правда, просуществовала всего-то три года, сделав много, но так и не оправдав возложенных на нее надежд.

Генерал Шпак намеревался отомстить за оскорбление, но в итоге лишь дал мне охрану на следующие дебаты – из своих десантников-гигантов. Те смотрели на охрану Жириновского сверху вниз. И сам Жириновский, оставшись в студии без поддержки (в дебатах участвовали всего три человека, включая также невнятного Сергея Миронова), был тих и скромен.

Потом я сталкивался с Жириновским и его бандой уже в Думе. Однажды, когда вынужден был прикрывать Николая Павлова, вступившего в перебранку с криками через весь зал. Жириновский со своим телохранителем через некоторое время подошел с предложением Павлову выяснить отношения за пределами зала заседаний. Я пошел за Павловым. И, несмотря на провокации и набежавших холуев из фракции Жириновского, не дал драке состояться. Грубо отпихнув Жириновского, напиравшего на меня, я сопроводил это действие презрительным определением его в "блатные шестерки". Что, возможно, врезалось в мозги моего противника и стало причиной следующего эпизода – наиболее яркого и предельно публичного.

30 марта 2005 года заседание Думы не предвещало никаких особых событий. Я запасся интересовавшими меня документами и намеревался прочесть их в то время, пока в зале будут идти традиционные препирательства по повестке дня. Читать пришлось "под грохот канонады" – практически вся фракции Жириновского записалась на выступления. Ее депутаты говорили (или галдели) вовсе не о повестке, а только о том, что в Ямало-Ненецком автономном округе на выборах были чудовищные нарушения законодательства. Мол, поэтому их партийный список сняли с дистанции. Нарушения, конечно, были. Как нам сказали здесь же в Думе прямо с места председателя. Мол, так теперь ведется "политическая борьба за власть".