Он мог быть прав насчет ее испорченности, не то чтобы Тамара не хотела признавать это. Чаще всего он был единственным человеком в округе, кроме ее матери, который мог сказать ей «нет».

– О, я могу это произнести. Я могу произнести по буквам вперед и назад, «нет» наоборот будет означать «да» - да, я буду сидеть на своем коне и да, я буду кататься верхом.

– И да, выведешь меня из себя, - сказал Леви. Он снял шляпу и провел рукавом по лбу. Иногда она думала, специально ли он делал это, чтобы мучить ее, потому что знал, как она влюблена в него, не то чтобы девушка скрывала это. Этот Леви был первоклассным чемпионом-мучителем. Ему было двадцать восемь, а ей только шестнадцать перевалило после полуночи, что значило, что ни за что на свете мама и дедуля не позволят ей встречаться с ним, даже если он был красивее мужчин на телевидении. У него были черные вьющиеся волосы и дьявольская улыбка, которую он достаточно часто ей дарил, чтобы дать ей надежды и разгорячить тело. У него был хороший загар всегда, даже зимой, отчего она задумывалась, как он может быть таким загорелым даже в феврале… и везде ли он был таким загорелым. Эти вопросы были самыми важными для мисс Тамары Белль Мэддокс.

И каждый раз, когда он называл ее Ржавой, она хотела запрыгнуть на него.

– Знаешь ли, сегодня у меня день рождения, - сказала она.
– Ты должен быть милым со мной в мой праздник.

– Я ничего не должен, кроме как умереть и платить налоги. Если только ты не смерть с косой или Служба по внутреннему налогообложению, то сегодня не получишь и толики моего внимания. Сегодня у меня выходной. И сегодня я здесь только потому, что может прийти кузнец и посмотреть на подковы крошки Дэнни.

Она уставилась на него, глаза в глаза. Или настолько близко как могла. В этом году она выросло до пяти футов и шести дюймов, в то время как он был, как минимум, на полфута выше нее. Тамара делала все, чтобы соблазнить его.

– Леви.

– Да, Ржавая?

– Я смерть с косой. А теперь отпусти меня на прогулку, или я расскажу маме, что застала тебя за непристойным актом с Мисс Пигги.

– Ты о лошади своей мамы или о свинье из Маппет-шоу?

– Это важно?

– Для меня очень важно с кем меня застукали за непристойным актом. Надо же знать, кому отправить цветы.

– Ты самый злой человек на земле, - сказала она и покачала головой. – Где вилы?

– Ты, наконец, решила вычистить стойло Кермита без моих двадцатитысячных напоминаний?

– Нет. Буду протыкать тебя ими, пока ты не превратишься в дуршлаг.

– Они на стене, где всегда и висят. А теперь, простите, я должен заняться чем-нибудь, что не связано с болтовней с вами.

Леви шагнул в бок, но она перегородила ему дорогу.

– Леви… - сказала она, ее голос дрожал от отчаяния. – Пожалуйста, отпусти меня на прогулку сегодня. Сегодня мой день рождения, и я вычищу стойла, сегодня день рождения, я сделаю все, что ты скажешь, сегодня день рождения и…

Он шумно вздохнул и опустил голову.

– Что я такого натворил в прошлой жизни, из-за чего так страдаю в своем нынешнем воплощении? – сказал он, тяжело вздыхая.

– Ты снова странно говоришь, - заметила она.

– Карма, - ответил он. – Я говорю о карме. О которой, очевидно, ты не знаешь, потому что слишком молода, слишком глупа и слишком наивна, и единственное объяснение – это твое первое воплощение. Ты младенец в этой вселенной. У твоей души еще молоко на губах не обсохло.

– Ты знаешь, что любишь меня, - сказала она. – Знаешь, что я твоя любимица.

– Ты мне даже не нравишься, Ржавая. Ни на йоту.

– Ох, я нравлюсь тебе. Я очень нравлюсь тебе.

– Какая разница люблю или ненавижу, ты не поедешь. Я уже говорил это.

– Ты должен отпустить меня. Ты работаешь на нас. И должен делать все, что я прикажу.

Он посмотрел на нее, и этот взгляд был словно скалка, или хуже - каток. Она в ответ посмотрела так же.

– Не ты подписываешь мои чеки, Ржавая. Я работаю на твоего дедушку, а не на тебя.

– Хотела бы я, чтобы ты работал на меня. Я бы платила тебе поцелуями и уволила, если бы ты не целовал.

– Я понимаю, что мне меньше всего хочется вешать ярлыки на всех, но, очевидно, все, что я когда-либо слышал о рыжих, правда.

– Леви.

– Что?

– Они снова ругаются.

Леви молча посмотрел на нее, словно хотел быть милым с ней, но это шло в разрез с его тактикой.

– Что на этот раз?
– спросил Леви.

– Не знаю. Они не скажут мне. Но я знаю, что мама хочет переехать, а дедушка против.

– Вы разве не жили в своем доме?

Она кивнула.
– Жили, до смерти папы.

– Ты хочешь съехать?

– Я предпочту жить здесь, в конюшне, чем в любом другом доме, где они так ругаются.

– Все так плохо?

– Ага, - ответила она, затем улыбнулась.
– К тому же, здесь ты. Ради тебя я продам дедушку и маму.

– Боже милосердный, езжай. Уезжай. Кыш. Катайся на своей чертовой лошади и оставь меня в покое. Но если Кермит застрянет ногой в грязи, скинет тебя и сломает тебе шею, не ползи ко мне, чтобы починить ее. Твоя голова должна будет висеть здесь, на твоих кривых плечах.