Вечером на вахте Алексей смотрел, как хорошо сформированные четырехметровые волны подходят к теплоходу справа, со стороны Атлантики и плотная солёная пена перелетает низко сидящий теплоход мощными потоками. Брызги с поверхности моря залетали на мостик, не смотря, на то, что он был от воды на высоте около пятнадцати метров.

Море штормило балов на семь, но ветер был гораздо крепче. Когда Алексей вышел на крыло, чтобы ручным анемометром провести замеры, шквал чуть ли не сбивал – приходилось придерживаться и широко расставлять ноги. Скорость ветра была больше двадцати пяти метров, и всё время увеличивалась, крыльчатка прибора напряженно гудела при вращении.

С вахты Алексей сменялся, когда «Шенск» болтало уже очень солидно; шторм ещё добавил мощи. Волнение увеличились до восьмибального, что позволяло реально ощутить силу шестиметровых волн. При движении по коридорам нужно было выбирать короткий промежуток, когда палуба становилась горизонтальной и делать быстрый рывок на четыре-пять шагов, вцепляться в поручень и пережидать до очередного выравнивания, влипая в переборки или зигзагами передвигаться, переступая по плинтусам, словно крыса какая или таракан – по-другому не получалось. Коридоры теплохода представляли собой тренажёр вестибулярного аппарата – понятия «вертикаль» и «горизонталь» являлись переменными величинами.

В помещении было душно, все броневые заслонки закрыты, металлические двери обжаты поворотными рычагами. Дневной свет, ветер, брызги, волны – это всё осталось снаружи. Внутри: холодный свет ламп, духота, прорезиненный запах сохнущей робы, вибрация и гудение судового двигателя.

Спуститься по трапу во время сильной качки – это тоже непростая задача: в зависимости от того, на какой борт крен, трап был или «спуском в колодец», или «коридором с кривым полом»; и всё время быстро менял угол наклона. По нему и так-то перемещаться не просто, нужна особая сноровка, а тут ещё и эти меняющиеся углы – риск разбиться, в момент, когда трап уйдёт из-под ног, максимален. Моряки по трапу всегда спускаются лицом вперёд, тех, кто делал по-другому, усмехаясь, называли «водолазами». Алексей, выбирая удобные моменты, придерживаясь за поручни, поспешил на нижнюю палубу, быстро перебирая ногами и спрыгивая с последних ступеней. На обед он не пошёл, решил переждать качку в горизонтальном положении. Да и желудок мог возразить.

Вечером, поднимаясь на мостик, парень чувствовал, что вот теперь шторм набрал силу: помимо килевой и бортовой качки добавились ещё и ощутимые удары по корпусу судна. А падения и взлёты стали очень амплитудными. Каждый шаг Алексей контролировал, крепко держась руками за поручни вдоль коридоров – он себя почти подтягивал, а ноги на палубе вытанцовывали замысловатые кренделя, перестав быть обычной опорой организму. Передвижения напоминало, как если бы альпинист карабкался на скалу во время землетрясения и при этом его ещё и дёргали за верёвки в разные стороны.

Поднявшись на ходовой мостик, Алексей немного постоял, закрыв глаза, чтобы привыкнуть к темноте, а затем взглянул на карту – «Шенск» выходил из Бискайского залива и скоро должен был повернуть на юг, курсом вдоль побережья Португалии. Для себя парень машинально отметил координаты: сорок три (с мелочью) градуса северной широты и девять (с минутами) градусов западной долготы.

На мостике, помимо помощников: третьего (заступающего) и старшего (сменяющегося), которые в штурманской рубке делали записи в журнал и сверялись с приборами, записывая показания, находился лично капитан. Сам. Он стоял точно в центре мостика, широко расставив ноги, и обеими руками крепко держался за выступающий край обшивки, глядя в иллюминатор на накатывающиеся валы и о чем-то напряженно думал, лицо его было встревожено. Нос теплохода описывал замысловатые фигуры под ударами волн, погружаясь в волны и поднимая белую пену, сразу же бросаемую на бак судна, как, что половина была полностью скрыта.

Алексей, балансируя телом, наклоняясь почти под тридцать градусов, подошел к штурвалу и пожал руку Юре, который стоял возле рулевой колонки, держась за неё:

– Как тут? – шепнул Алексей.

– Скоро поворачивать, – Юрий кивнул на капитана, – Нервничает. Видишь, как волна идёт. Будет точно в борт.

– Как «Феликс», держит? – спросил Алексей, намекая на авторулевого, которого матросы между собой, шутя, называли «Железным Феликсом».

– Держит пока, но рыскает сильно. Балов девять точно будет. Ладно, пойду я. Разрешите смениться, – Юра громко обратился к капитану.

Капитан обернулся, окинул взглядом обоих матросов:

– Меняйтесь, – кивнул он. И затем сразу обратился к помощнику, – Витя, что там с поворотом?

Третий помощник выглянул из штурманской:

– Александр Михайлович, сейчас определюсь и можно поворачивать.

– На какой ложимся? Сто восемьдесят два?

– Как обычно, – подтвердил «третий»

Капитан взглянул на Алексея:

– Возьми управление, пообвыкни.

– Есть, – матрос переключил рычаг на рулевой колонке, – Курс двести десять.

Управлять длинным и тяжёлым судном в шторм – это непросто. Обычно неопытные рулевые не учитывают инерцию и начинают крутить штурвал, как будто управляют электромашинкой в парке аттракционов, стараются следить носом судна за стрелкой компаса и ожидают мгновенной реакции на поворот руля. Но картушка компаса реагирует на каждый удар волны отклонением градусов на десять – пятнадцать: это что же сразу рулить? – волна через некоторое время пройдёт, колыхнув баком, и нос судна сам вернётся на прежний курс, до следующей волны. Но если не управлять – мощь океана развернёт – таки постепенно посудину, которая перед стихией равна щепке. А ещё у руля в воде есть инерция, и пока-а это само судно отреагирует… Да и удары волн непосредственно в руль, тот что под водой, на курс влияют. В общем, только опыт в помощь. Но у каждого теплохода свой характер. Когда – то давно другой теплоход, на котором приходилось походить Лёше, за непредсказуемость поведения при резких поворотах был в народе прозван «Фантомасом», хотя, конечно же, у него было нормальное название.