Едва она сделала глоток отвара, как из прохода появилась не Хемильвит, а родительница Зареоки, Владета. Одного взгляда на её серьёзное, суровое лицо Леглит хватило, чтобы похолодеть от дурных предчувствий.

— Гм, доброго дня, госпожа Леглит, — проговорила женщина-кошка. И добавила, поклонившись Эвгирд: — И тебе, госпожа, чьего имени не знаю. Беда у нас...

Леглит вскочила, ощущая дрожь в коленях и обморочную дурноту в кишках.

— Что с ней?

Владета долго молчала, хмуро вглядываясь в навью, в их обед на бочке, в строящийся вдали водовод, похожий на изящный арочный мост... А Леглит с каждым мгновением этого промедления погружалась в мертвящий холод.

— Нет, — пробормотала она, качая головой. Губы вмиг пересохли, а у ветра не хватало сил, чтобы наполнить её грудь свежим воздухом. — Нет...

— Да живая она, — буркнула женщина-кошка, сообразив, к счастью, как её затянувшееся молчание выглядело. — Хворь сонная какая-то у неё. Спит уж четвёртый день кряду, никак не добудимся. Девы Лалады в Тихой Роще говорят, что только ты её поднять сможешь. Слово какое-то знаешь... Это правда? Знаешь?

— Какое слово?! Что случилось?! — вскричала Леглит, на грани помешательства от ураганной смеси ужаса, боли, острой нежности, любви, неуверенного облегчения: «Жива...»

— Идём со мной, госпожа, сама увидишь, — сказала Владета.

Леглит, усилием воли собрав чувства и разум в кулак, обернулась к Эвгирд, которая уже повязала себе салфетку на грудь и собиралась вцепиться зубами в гусиный окорочок, но появление женщины-кошки с тревожными новостями отвлекло её от обеда.

— Эвгирд, мне нужно отлучиться, — глухо пробормотала Леглит. — На какое время — пока не знаю. Справитесь тут без меня?

— Конечно, Леглит, не беспокойся! — Эвгирд встала, с серьёзностью и сочувствием сжав её плечо. — Отлучайся хоть до завтра, всё будет в полном порядке.

— Благодарю. — И Леглит поспешила шагнуть следом за Владетой в проход.

Она очутилась в пещере, наполненной золотистым светом. Из стены бил горячий родник, струясь в каменную купель, утопленную в пол до краёв. Сердце тут же сжалось: Зареока! Любимая лежала на кафтане, а её голова покоилась на коленях Яворицы — женщины-кошки, с которой Леглит порой встречалась на строительстве Зимграда и знала её как опытную и прекрасную мастерицу своего дела. Но что она здесь делала? Почему придерживала голову Зареоки на своих коленях так бережно, так ласково? Впрочем, в этот миг Леглит было не до того. Бросившись к девушке, она опустилась рядом с ней на колени и всмотрелась в её похудевшее лицо — уже без тех милых щёчек, которые навья так любила.

— Зоренька... Ты слышишь меня? — позвала она тревожно, нежно.

Нет ответа... Даже ресницы не дрогнули. А Яворица сказала:

— Возьми-ка свою ладу. — И, осторожно приподняв Зареоку, передала в объятия Леглит.

Опять ёкнуло сердце: совсем худенькая стала, легче пёрышка. Держа её на весу, навья растерянно подняла лицо к жрицам, находившимся тут же, в пещере.

— Что с ней? Чем она больна? Почему не отзывается? — пробормотала она.

— Недуг этот — от тоски, — ответили ей.

А Владета воскликнула:

— Давай, разбуди же её! Ты же знаешь слово!

И тут же виновато и испуганно прикрыла себе рот рукой: в Тихой Роще нельзя было громко разговаривать, а уж тем более кричать.

— Какое слово? Я ничего не знаю... — Леглит только и могла, что прижимать Зареоку к себе и с морозящим душу страхом всматриваться в её безответное, далёкое, погружённое в покой лицо.

— Знаешь, знаешь, — тихонько и ласково засмеялись девы Лалады, будто ручеёк прожурчал. — Сердце своё слушай — оно подскажет.

Сердце... Что оно подсказывало навье? Что всё, что она делала, чему отдавалась так самозабвенно, до изнеможения, не стоило и волоска Зареоки. Всё это — ничто без неё. Прах, каменная пыль, отголосок честолюбивых устремлений. Просто холодная груда мрамора, мёртвая без волшебного тёплого света её глаз, без её улыбки, без прикосновения колдовских маленьких пальчиков.

— Зоренька, услышь меня, — чувствуя влагу и едкую соль на ресницах, сквозь ком в горле проговорила Леглит. — Мне без тебя ничего не нужно. Я всё оставлю, всё брошу, от всего откажусь. Без тебя всё это — пустая, бессмысленная суета. Без тебя мне только и останется, что похоронить себя в одной из этих каменных глыб... Потому что без тебя моя жизнь — ничто. Без тебя всё — ничто! Прошу, услышь меня, посмотри на меня, счастье моё, любимая моя, ягодка моя... Черешенка моя.

Откуда взялась эта последняя сладко-ягодная боль? Кто нашептал её Леглит, шелестя и вздыхая крыльями? Как бы то ни было, ресницы Зареоки вздрогнули и разомкнулись, а вместе с ними и сердце навьи упало в тёплую волну счастья и облегчения. Из груди девушки вырвался глубокий вздох. Обведя туманно-сонным взглядом вокруг себя, она пробормотала:

— Что со мной? Где это я? — Её глаза остановились на Леглит, губы задрожали, и с них сорвалось: — Моя... жестокая лада.

Прильнув поцелуем к её лбу и сжав её, такую до пронзительной и нежной боли хрупкую, навья проговорила: