Вечером за ужином Марья выказала желание посетить утреннюю литургию в Казанском Соборе. Для отвода глаз она предложила княжне Куташевой составить ей компанию, но Софья отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Николай будто и вовсе не расслышал её слов. После злополучного вечера у Анненковых он более не заходил к ней. Марья даже не знала радоваться ей или огорчаться равнодушию с его стороны. С одной стороны его безразличие было, безусловно, предпочтительнее той ярости и злости, что она успела испытать на себе день тому назад, но с другой — она не могла не признать, что её задевает подобное пренебрежение

Марье не спалось. Ах, коли б знать, что будет завтра поутру, коли б знать, как восприняли её послание. Дотянувшись до бобика, Марья нащупала жестяную коробку с серниками и зажгла свечу. Стараясь не шуметь, вытащила из ящика бюро альбом и нашла заложенное между страниц письмо. Забравшись с ногами в кресло, она вновь и вновь перечитывала слова признания, от которых замирала душа. "Машенька, мой дивный ангел…".

— Мой дивный ангел, — прошептала она, складывая письмо обратно в альбом.

Можно ли надеяться, что те чувства, под влиянием которых Андрей писал к ней, живы в его сердце до сей поры? Можно ли надеяться, что сила их такова, что заставит пренебречь чувством долга?

Задвигая ящик на место, Марья уронила с бюро чернильницу. Шуму вышло немного, но даже от этого негромкого звука зашлось сердце в груди. Княгиня тихо чертыхнулась, глядя на тёмное пятно чернил, расплывающееся по светлому паркету. Приложив ладони к пылающим щекам, она прикрыла глаза, стараясь унять волнение. Грудь тяжело вздымалась под тонким батистом ночной рубашки, волосы разметались по плечам. Именно такой её увидел Куташев.

Что-то потревожило его чуткий сон. Открыв глаза, он увидел полоску неяркого света, пробившегося в щель под дверью в спальню жены. Николай поднялся с постели и, не утруждая себя стуком в дверь, вошёл.

— Что за шум? — тихо осведомился князь.

— Чернильница упала, — чуть слышно пролепетала Марья, глядя на мужа широко раскрытыми глазами.

— И кому же вы изволите писать по ночам? — усмехнулся Куташев.

— Никому, Nicolas, — поспешила до конца задвинуть ящик бюро княгиня. — То случайно вышло, — повернулась она к нему. — Простите, что потревожила вас.

— Раз вам не спится… — Николай окинул супругу многозначительным взглядом.

Марья едва не задохнулась и отступила от бюро к окну, обхватив себя руками за плечи.

— Nicolas, я не…

— Вам нездоровится, Mon ange? — тихо спросил он, опустив ладони поверх её рук на хрупкие плечи.

Марья не ответила, только сжалась под его руками, всем сердцем желая, чтобы он ушёл, оставил её в покое. Куташев отвёл кудрявые локоны в сторону и губами коснулся тонкой шеи, руки его соскользнули с плеч на талию, прижимая к широкой груди напряжённое тело.

Марья вздохнула. Чему быть, того не миновать. Опустив руки, она позволила ему развязать ворот её рубашки, позволила его ладоням скользить по обнажённой коже, чувствуя, как всё тело покрывается мурашками, и озноб сотрясает её от макушки до пят. Не противилась, когда подхватил её под колени, только испуганно ахнула и невольно вцепилась в широкие плечи, дабы не упасть.

Лёжа на спине в собственной постели, она застыла, подобно мумии, не желая повторения брачной ночи, когда словно вакханка металась под тяжестью мужского тела, а после мучилась угрызениями совести. Не противилась ласкам и поцелуям, оставаясь безучастной к ним. Не было на сей раз ни взлётов, ни падений, когда всё закончилось, Марья завернулась в одеяло и повернулась спиной к мужу. Она надеялась, что получив от неё всё, что ему хотелось, Куташев уйдёт, но он остался в её комнате, в её постели.

До самого рассвета пролежала она с открытыми глазами, прислушиваясь к размеренному дыханию мужчины, лежащего подле неё. После того, что было ночью, она уже не могла думать о предстоящей встрече с Андреем с радостью, горько и гадко стало на душе.

Воскресная литургия начиналась довольно рано, и ежели Марья не желала опоздать к началу службы, то ей следовало поторопиться. Выбравшись из постели, она прошла в будуар, разбудила горничную и велела принести тёплой воды. Закрывшись в уборной, она с остервенением тёрла собственное тело, желая смыть даже упоминание об ушедшей ночи.

После, сидя перед зеркалом в будуаре, Марья слышала, как Николай поднялся с постели.

— Доброе утро, Mon ange, — обратился он к ней, остановившись на пороге спальни.

— Доброе, — выдавила она из себя, не поворачивая головы.

— И куда же вы собрались в такую рань, Мари? — зевнул Куташев, прикрыв рот ладонью.

— К заутрене, — отозвалась Марья. — Желаете составить мне компанию? — не сумев удержаться от сарказма, поинтересовалась Марья.

— Упаси Господь, — усмехнулся князь. — Желаете спозаранку идти к попам, ступайте, но без меня. Увидимся за обедом, — добавил он и ушёл в свои покои, довольно насвистывая какую-то мелодию.