Князь умолк, но его молчание было столь многозначительным, что Ефимовскому не составило труда догадаться о том, что именно произошло в беседке.

— Я не держу на вас зла, Илья Сергеевич, — поднялся с кресла Ефимовский. — Откуда вам было знать о том, что беседка занята…

— Да, скверно вышло, — расстроенно повторил Урусов.

— Что ж, я рад знакомству, пусть и состоялось оно при столь печальных обстоятельствах, — грустно улыбнулся Андрей Петрович. — Будете в столице, непременно заезжайте ко мне, — откланялся он.

— Возможно, я воспользуюсь вашим приглашением, — пожал протянутую руку Урусов. — Сезон мы намерены провести в Петербурге.

— Буду рад встрече, — отозвался граф, прощаясь с князем уже в вестибюле особняка.

Более в усадьбе Урусовых Андрея Петровича ничто не задерживало. Он узнал то, что хотел. Стало быть, настала пора вернуться к делам службы.

Он оставался в уезде ещё две седмицы. Проследил за тем, чтобы работы по обустройству дома в Клементьево были завершены и свёл ещё несколько знакомств с окрестными помещиками, и везде ему повторяли то, что он уже слышал от князя Урусова. Не перемывал косточки Марье Филипповне разве, что немой или глухой.

В середине августа Андрей Петрович тепло простился с матерью и отбыл в столицу, взяв с неё слово, что она станет писать ему как можно чаще.

Дом Калитина в столице располагался на Английской набережной. Сам особняк был невелик, но зато мог похвастать собственным небольшим парком, разбитым позади дома. Петербург Марью Филипповну заворожил. Она не переставала удивляться тому, как величаво хорош он в летнюю пору, его роскошным паркам и скверам, красоте зданий и храмов. Особенно её впечатлил громадный Казанский собор.

Испытывая настоятельную потребность в нравственном очищении, Марья сделалась ревностной прихожанкой. Каждое утро, независимо от погоды, она в сопровождении Настасьи отправлялась к храму пешком. Путь её пролегал через Адмиралтейский бульвар, где, несмотря на летнюю пору, всегда было много гуляющих.

Не глядя по сторонам, девушка торопливо проходила по бульвару, затем по Невскому проспекту, по мосту через Мойку и останавливалась перевести дух только на ступенях храма. Входя внутрь, Марья всякий раз испытывала священный трепет, глядя на строгие лики святых. Поставив свечку за упокой души раба божьего Михаила, mademoiselle Ракитина обыкновенно долго молилась, прося прощения за свои прегрешения вольные и невольные. Несмотря на искреннее раскаяние, молитва не приносила ей облегчения. Всякий раз, вспоминая о том, чем обернулось её желание досадить Урусовым, Марья выходила из собора со слезами на глазах. Она будто бы нарочно терзала себя этими воспоминаниями, полагая, что это есть отныне её крест, который ей надлежит нести до конца своих дней.

Однажды, когда она особенно истово клала поклоны, даже не пытаясь утирать слёзы, что струились по лицу, к ней обратился батюшка, совершавший службы по воскресеньям. Предположив, что молодая прихожанка испытывает какие-то нравственные страдания, святой отец предложил ей исповедаться, но у Марьи не хватило духу открыться в своих прегрешениях даже служителю храма. Сделав пожертвование на нужды страждущих, Марья Филипповна поспешила удалиться. После того она по-прежнему продолжала ходить в храм, посещать службы, но уже старалась вести себя более сдержанно, дабы не привлекать внимания.

Сергей Филиппович, поступив на новое место службы, старался зарекомендовать себя с наилучшей стороны. Местом адъютанта при военном министре Чернышеве он обязан был протекции московского генерал-губернатора, а потому всячески пытался оправдать оказанное ему доверие, что проявлялось в порой даже неуместном служебном рвении.

Ракитину нравилось его новое положение, занятое им при поступлении на службу. Близость к генерал-губернатору открывала ему весьма заманчивые перспективы. Его расположения и дружбы искали, полагая, что он может быть полезен при решении некоторых вопросов. И он не отказывал, ежели ощущал, что может оказать какое-либо влияние на ход того или иного дела. Его положение ещё более упрочилось с новым назначением. Он пришёлся по душе Чернышёву своей сообразительностью и желанием угодить.

Новенький, ладно пошитый мундир был Ракитину весьма к лицу, молодцеватого красивого адъютанта замечали не только девицы, но и дамы постарше. Однако ж Сергей Филиппович не стремился заводить новых знакомств среди представительниц прекрасного пола. У Ракитина была только одна тайная страсть — карты. Как он не сопротивлялся влечению азарта, порой его воля давала слабину. Чаще фортуна оказывалась не на его стороне, впрочем, на благосостоянии семьи сей факт никак не отражался.

После того, как Ракитин покинул Москву и отправился к новому месту службы, из Первопрестольной в столицу перебралась и обворожительная молодая вдовушка madame Боровская. Покойный муж Елизаветы Алексеевны являлся весьма состоятельным человеком и умер не оставив после себя, кроме своей красавицы супруги, никаких других наследников. Ракитин пользовался благосклонностью Бетси ещё во времена своей службы у московского генерал-губернатора, она же зачастую и оплачивала долги молодого любовника. С переездом в Петербург в личных отношениях для Сергея Филипповича ничего не изменилось.

Ещё в Москве вокруг Бетси организовался кружок молодых беззаботных людей, которых в Первопрестольной именовали шутливо-ласково шалопаями. То были весёлые молодые люди, обыкновенно из числа гвардейских офицеров, вся жизнь которых состояла в праздном удовольствии наслаждениями, которые им обеспечивали их положение в обществе и немалые капиталы, нажитые семьями. Были в этой компании и хорошенькие молодые женщины, чьи мужья обыкновенно сквозь пальцы смотрели на окружение своей второй половины.