Он не должен был говорить ей того, что сказал. Он не желал, чтобы она знала о том, как задевает его само её присутствие подле него. Он хотел быть равнодушным, ни словом, ни взглядом не выдать своего истинного отношения к ней, но не смог. Он всё испортил! Теперь она знает, что ему небезразлично всё, что с ней связано.

Бывая с визитами по приглашениям, на которые не находил в себе сил ответить отказом, Андрей иногда замечал её среди гостей. Тогда он делал вид, что не видит её и стремился уйти, как только появлялась возможность сделать то, не нарушая приличий, дабы только не быть ей представленным.

Раньше, когда он ничего не знал о ней, и она была для него таинственной незнакомкой, он жаждал такой встречи, искал её, но не находил, а ныне, когда избегал её всеми силами, их пути пересекались всё чаще и чаще. И он понимал, что, даже не смотря на ту отвратительную истину, что была ему известна, его неодолимо влечёт к ней. Он не мог не думать о том, какие чувства испытывал к этой девушке его брат. Любил ли он её? А она его? Это было сродни ощущению, когда у человека болен зуб, а он вместо того, чтобы оставить его в покое, раз за разом трогает его языком, ещё более усугубляя собственные страдания. Они были связаны, и эта связь была ему тяжела и отвратительна. Он мучился от сознания того, что испытывает чувства к недостойной девице, ставшей причиной смерти его младшего брата.

Встретив нынче по пути Бориса, сообщившего ему, что он направляется к Гагариным, Андрей, повинуясь минутной прихоти, изъявил желание пойти с ним, предполагая, что встретит там mademoiselle Ракитину. Он говорил себе, что желает только взглянуть на неё ещё раз, что возможно он сам себе придумал эту страсть, а стоит ему рассмотреть её, как следует, и чары развеются сами собой. Но не случилось. Всё стало во сто крат хуже.

Ефимовский пытался сделать вид, что её присутствие столь близко к нему, его совсем не трогает, но притом ощущал, как внутри его при звуках её голоса, когда она заговорила с ним, словно вибрировало что-то, вызывая дрожь во всём теле и неудержимое желание коснуться её. И он не смог отказать себе в удовлетворении того желания. Сжимая тонкое запястье, Андрей говорил ей ужасные недопустимые вещи, разрываясь между желанием быть с ней рядом и прогнать её. Она ушла сама, напоследок одарив его неприязненным взглядом, но теперь уже при встрече нельзя будет сделать вид, что они незнакомы.

Чувствуя, как слёзы застят глаза, Марья торопливо одевалась в передней Гагариных. Она никак не могла попасть в рукава салопа и страшно злилась оттого. Лакей, что держа её одежду, тяжело вздохнул и сам надел на неё салоп, сначала на одну руку, потом на другую так, как обыкновенно одевают ребёнка. Слуга подал ей капор, отороченный мехом лисицы и такую же муфту. Затянув ленты под подбородком и чувствуя, как от едва сдерживаемых рыданий дрожит челюсть, Марья вырвала из рук лакея муфту и устремилась на улицу.

Снег пошёл ещё гуще, мягкими пушистыми хлопьями он падал на её завитые волосы, ресницы, слепил глаза. Низко наклонив голову, mademoiselle Ракитина направилась в сторону Английской набережной. Слёзы текли по лицу, перемешиваясь с тающими снежинками. Ей казалось, что она хорошо помнит дорогу, и вскоре должна была показаться Вознесенская улица, которая выведет её к дому, но она шла, а нужного ей перекрёстка всё не было. Остановившись, Марья зябко повела плечами, она уже порядком замёрзла и устала, сафьяновые сапожки давно помокли, а пальцы на ногах онемели от холода. Смеркалось, дома вокруг казались незнакомыми. Может быть, это снегопад так преобразил город, но скорее всего она просто заблудилась. Девушка замерла в нерешительности. У кого спросить дорогу? Улица была совершенно пустынна. Из-за поворота выехал экипаж, колёса его вязли в рыхлом снегу, потому двигался он довольно медленно. Марья отступила с дороги, увязая в сугробе. Карета, проехав мимо неё, остановилась в нескольких саженях. Возница слез с козел, торопливо открыл дверцу и откинул подножку. Высокий человек в цилиндре и бобровой шубе ступил прямо в рыхлый снег и направился прямиком к ней.

По мере того, как он приближался, девушка разглядела знакомые черты.

— Я уж думал, обознался, — остановился перед ней Илья Сергеевич. — Bonsoir, Мари. Могу я поинтересоваться, что вы делаете одна на улице в такую метель?

У Марьи зуб на зуб не попадал. Как бы она ни была зла на Урусова, но нынче только он мог помочь ей добраться до дому. Ради возможности укрыться от непогоды в уютном экипаже, она готова была позабыть на время об их размолвке.

— Я заблудилась, — жалким плаксивым голосом выдавила она из себя.

Урусов покачал головой и молча предложил ей руку. Илья Сергеевич подсадил её на подножку экипажа и сам забрался следом.

— У вас несомненный талант находить неприятности на свою голову, mademoiselle, — пробормотал князь, отбросив в сторону её муфту и стягивая с холодных рук тесные лайковые перчатки.

Тепло больших мужских ладоней согрело оледеневшие девичьи пальцы. Илья Сергеевич, глядя ей в глаза, поднёс к губам её руки и поцеловал костяшки судорожно сжатых пальцев.

Марья широко распахнула глаза, но тотчас опомнилась и отняла у него руки, спрятав их в рукава салопа.

— Сдаётся мне, Илья Сергеевич, что вы немало поспособствовали этим самым неприятностям, — язвительно заметила она, предполагая, что именно с его лёгкой руки слухи о скандальной дуэли, причиной которой явилась она сама, докатились до столицы.

Урусов отвернулся. Он не желал с ней сориться и искренне обрадовался, встретив её случайно по пути к дому.

— Вы сами вынудили меня к тому, — тяжело вздохнул князь, глядя в сторону.

— Я понимаю. Вы задались целью уничтожить меня, — гневно продолжила Марья Филипповна. — Вам мало было ославить меня на весь уезд, так теперь ещё и в столице обо мне гадости говорить будут.