Илья Сергеевич вновь повернулся к ней, не скрывая изумления на лице:

— Поверьте, я не имею к тому отношения. Мы приехали только два дня как. Неужели вы уже и в Петербурге успели натворить глупостей, Мари?

— Нет. Во всяком случаем, мне о том неизвестно, — вздохнула девушка. — Илья Сергеевич, что бы вы обо мне не думали, но тогда, — запнулась она, — я не давала ротмистру никаких поводов для…

— Я знаю, — перебил её Урусов. — Я желал, чтобы вы оставили Соколинского в покое, а потому решил прибегнуть к крайним мерам. Это я виноват, — глядя в оконце, признался он.

Ошеломлённая его признанием Марья умолкла.

— Маша, — дотронулся он до её плеча, — я желал бы всё изменить, но, увы, это не в моих силах. Я виноват перед тобой, очень виноват. Я много думал о нас тобой. Мы совершили немало ошибок, но есть способ закрыть рты сплетникам… Маша, будь…

— Молчите, Илья Сергеевич! Молчите! — перебила его Марья. — Не говорите мне этих слов никогда более! Никогда! — повторила она, подхватив перчатки и свою муфту с сидения напротив. — Мы приехали, — выглянула она в оконце. — Благодарю, что не оставили меня замерзать, — выбралась она на улицу при помощи подоспевшего лакея.

Урусов провожал её взглядом до тех пор, пока она не скрылась за дверью особняка.

Оказавшись дома в тепле своих покоев, Марья мысленно вернулась к разговору с Ефимовским. Со слов Урусова выходило, что он вовсе был не причастен, к тем слухам, что достигли ушей графа, и это оставалось для неё неразрешимой загадкой. До самого ужина она ломала голову над ней, но так и смогла понять, каким образом он узнал. Как бы то ни было, отныне ей стоило выкинуть мысли о Ефимовском из головы, жаль, что только усилия воли для этого было недостаточно.

Поутру в дом Калитина доставили букет белоснежных лилий для Марьи Филипповны. Пребывая в полной уверенности, что букет прислал князь Урусов, Марья вытащила из корзинки конверт без подписи и, не торопясь, сломала печать. Записка была написана незнакомым ей почерком, подписи не было. Впрочем, ознакомившись с содержанием, она тотчас поняла, кто был отправителем.

Pardonnez-moi Mon impolitesse, mademoiselle. Je n'ai pas le droit a 'et'e de parler avec vous de la m^eme tonalit'e. (Простите мне мою грубость, мадмуазель. Я не вправе был говорить с вами подобным тоном.) Несколько раз перечитала она строки, написанные чётким размашистым почерком. Сердце замерло на мгновение и пустилось вскачь, всё тело сковало напряжение, Марью пробрал озноб от макушки до пят. Ефимовский извинялся за свою вчерашнюю выходку, но она совершенно не понимала, как относиться к его извинению.

— От кого цветы? — поинтересовалась Елена Андреевна, входя в комнату дочери.

Марья торопливо скомкала записку и засунула её в рукав платья.

— От князя Урусова, — солгала она, не желая объяснять матери причины, по которым граф посылал ей цветы. — Мы встретились вчера случайно, когда я шла от Гагариных, — пробормотала она.

Елена Андреевна, опустилась в кресло, расправив складки на платье.

— Тебе следовало бы отослать цветы обратно, — поджала губы madame Ракитина.

— Они мне нравятся, — принялась поправлять букет в вазе Марья.

— Если князь не намерен сделать тебе предложение, он не должен присылать цветы. Я поговорю с ним, — продолжая хмуриться, произнесла Елена Андреевна.

— Илья Сергеевич вчера просил моей руки, но я отказала, — поспешила признаться Марья. — Я не хочу становиться его женой. Не затем мы в Петербург приехали, — упреждая возможные возражения матери, скороговоркой произнесла она.

— Тем более, надобно их вернуть, — поднялась с кресла Елена Андреевна и шагнула к столику, где стоял букет.

— Не надобно, маменька, — робко улыбнулась Марья. — Пусть останутся.

Спор матери с дочерью прервало появление лакея, сообщившего, что пожаловала княжна Гагарина. Позабыв о цветах, дамы Ракитины спустились в гостиную. Ирине Александровне страстно хотелось обсудить вчерашний визит князя Анненкова с графом Ефимовским, но она стеснялась говорить о том в присутствии Елены Андреевны. От разговора с гостьей madame Ракитину отвлекла Ольга Прокопьевна. По окончанию Рождественского поста собирались играть свадьбу Сержа и Бетси, и madame Калитиной понадобилось обсудить с золовкой приготовления к торжеству, поскольку свадебный обед собирались давать здесь, в доме на Английской набережной. Оставшись наедине с Ириной, Марья тяжело вздохнула, вспомнив об обещании объяснить своё поведение за чаепитием в доме Гагариных.

— Отчего ты ушла вчера? — нахмурилась Ирина.

— Мне казалось, что я влюблена в Ефимовского, — опустила ресницы Марья, пряча глаза от проницательного взгляда подруги, — но вчера я поняла, что ошибалась. Я не могла быть там, где он. Мне надобно было побыть одной, чтобы понять свои чувства к нему.

— И что же ты поняла? — продолжала допытываться княжна. — Ты любишь его?

— Люблю, — чуть слышно выдохнула Марья. — Прости, я не желаю говорить нынче о нём.

— Ефимовский ушёл сразу за тобой, — лукаво блеснула глазами Ирина. — Мне кажется, он влюблён в тебя.