– Хорошо!
– рявкнула Ингихильд, перекрикивая гул.
– Хорошо, допустим, вы правы! Вы правы, а я неправа, хорошо! У меня за спиной восемь сотен штыков, и у них приказ, и у меня приказ! Хотите сохранить свою правду? У мертвых правды нет, правда нужна живым! Поэтому забирайте свою правду и уходите! Я даю вам минуту. Если через минуту вы не начнете расходиться, я отдаю приказ стрелять, не считаясь ни с какой идеей справедливости! Ваша справедливость не удержит прямой ружейный залп! Уходите!

Ингрейна демонстративно отщелкнула крышку карманных часов и подняла их над головой.

Секунды потекли медленно-медленно, очень отчетливо. Тихое тиканье, которого Ингрейна по всем законам реальности не могла слышать за окружающим ее гулом, отдавалось в ее венах и звенело в висках, как колокол.

Нордэна неотрывно смотрела на обругавшую ее женщину. Та несколько секунд мерила ее взглядом в ответ, а потом опустила сначала глаза, затем - поварешку, и развернулась.

Сердце Ингрейны радостно встрепенулось.

Что-то произошло. Две правды схлестнулись и одна откатилась, неторопливо и лениво, как прибой.

Толпа подалась назад, совсем чуть-чуть, на какие-то пару шагов, и эта освободившаяся полоска брусчатки шириной в метр была самой большой победой в жизни нордэны. Собственно, она была той вещью, которая вообще могла оправдать ее жизнь, если бы про все остальное боги слушать не стали.

"Спасибо тебе, Маэрлинг, тебе, твоим шмелям и аэропланам..."

– Вас не тронут, слово даю. Расходитесь к семьям, лю...

Ингрейна еще успела вспомнить, что же объединяло ее с представителями другой правды - а они не приходились братьями и сестрами, но уж людьми все, кроме провокаторов, все-таки были и потому могли не рвать друг друга в клочья по приказу нелюдей, но договорить она не успела: что-то с невероятной силой толкнуло ее назад.

Ингихильд не почувствовала боли, даже когда стукнулась спиной о камни. Она только поняла, что, видимо, лежит на земле, потому что перед глазами у нее теперь плыли не людские лица и затылки, а синее-синее, как на картинке, небо. Оно сделалось как-то ближе, чем обычно. В голове Ингрейны мелькнула совершенно глупая мысль, что, наверное, это уже душа отлетела, если нет боли и небо ближе, но потом синеву нарушило мельтешение теней.

Нордэна попыталась сказать им, что до своих богов доберется сама и что защитить сейчас нужно живых, а мертвые разберутся сами, однако ничего сказать так и не смогла. Только почувствовала, как захлебывается чем-то густым и горячим.

А потом мир включился, словно заводная карусель. Вернулись звуки, холод камней под лопатками и такая боль, что нордэна даже закричать не смогла. Она только поняла, что револьверная пуля ничего подобного бы не сделала.

Одна из теней склонилась и превратилась в Маэрлинга со страдальчески сведенными бровями.

– Нет, нет... Магда, ей в живо...

– Заткнись!
– еще расслышала Ингрейна рычание майора Карвэн.
– В больницу ее! Немедленно! Найти снайпера! Не стрелять в толпу, мать вашу, ..., не стрелять! Окна выцеливайте! Там, окна!

Магда все делала правильно. Она здесь больше не была нужна. Ингрейна закрыла глаза, но все еще видела красные круги от солнца под сомкнутыми веками.

– Как ее перевозить в таком состоянии?

– Если вы сейчас ее еще пожалеете, до больницы не довезем, - это уже буркнул капитан Глир. И, похоже, сопроводил слова решительными действиями, во всяком случае Ингрейна почувствовала рывок, а потом мир стал гаснуть.

Последним, что она слышала ясно, стал звенящий слезами крик Магды:

– Братья, сестрички, да кому ж вы поверили?! Расходитесь, родимые, бегите, птицами отсюда летите! Родимые, хорошие, добрые - уходите! Все это такое чудовищное вранье...

Ингрейна из последних сил вслушивалась в черноту. Она боялась, что раздастся залп. Слышался шум, топот, приказы, какие-то выкрики, два-три одиночных выстрела где-то неподалеку, но залпа все не было и не было, а потом не стало ничего вообще, даже боли.

9

– И она, представляешь, говорит, ты только шкаф на ночь закрывай, а девочка закрывала-закрывала да и забыла, представляешь?

– Представляю, - лениво ответил Кай, сквозь полуприкрытые веки глядя на собеседницу, если это слово следовало применять по отношению к человеку, чьи слова он вообще редко слушал. У Лизхен было красивое контральто и милое личико, куча бедных родственников в провинции, неспособных справить ей приданое, легкий нрав, нежелание трудиться швеей в ателье да и вообще трудиться, а также достаточно ума, чтобы связать все эти сложные вещи воедино. К тому же, девушка была совершенно не любопытна и, похоже, достаточно добра, чтобы после ее объятий не хотелось отмыться. Для мага из Вету, иметь семью которому все равно не светило, а по проституткам ходить не позволяла брезгливость - отличный вариант.