Шрифт:
Мондум стояла не шелохнувшись. Она так побледнела, что вообще мало походила на живого человека.
По-хорошему, следовало ее немедленно устранить любым доступным способом, во избежание эксцессов. Нельзя было этой остолбеневшей от ужаса кукле в случае смерти полковника принимать командование. Но Маэрлинг и его проклятые шмели не оставили Ингрейне такого простого пути.
Магда Карвэн влетела в кабинет, едва не высадив дверь. Судя по ее лицу, она уже что-то слышала. Конечно, ублюдки Вейзера позаботились о том, чтобы как можно больше людей здесь знали, что их отправляют на убой. Дверь за Магдой закрылась, но буквально через несколько секунд следом за нордэной вбежал Маэрлинг, лицо которого последние четыре дня отчего-то напоминало сплошной синяк, уже слегка желтеющий.
Видимо, дурень успел с кем-то крепко подраться.
В другой ситуации Ингрейна бы окатила его ледяным взглядом и приказала выйти, поскольку молокососов не приглашала, а субординации графский титул не отменял, но Маэрлинг, к ее удивлению, не бросился к своей окаменевшей музе, а вполне четко спросил Ингихильд:
– Это оно, да?
– Да. Выйдите. Заберите майора Мондум и выйдите.
– Но...
– Это приказ. Выполнять.
– Нет. Вас... вас там просто убьют. Просто за то, что вы нордэна, вас там в клочья разорвут.
– Вон!
– Вам туда нельзя идти.
– А кому туда идти можно?!
Маэрлинг уже открыл рот, чтобы ответить, но ничего так и не произнес. Нечего здесь было говорить.
– Мы не можем туда пойти, - очень тихо и почти даже спокойно заметила Зондэр, словно очнувшаяся ото сна, и медленно прошлась по кабинету, держа бумагу в руке.
– Ни вы, ни я, ни кто угодно другой.
– У нас есть приказ, на который вы уже пять минут как пялитесь. Что мне им прикажете сделать, зад подтереть?
– Сказать, что вы его не получили. Получили поздно. Что угодно...
Ингрейна поняла, что сейчас начнет кричать. Мир рушился, а ожидаемо растерявшая остатки храбрости Мондум, в придачу обнаружившая, что больше не за кого спрятаться и белый передник ей могут испачкать, только отнимала время. Следовало не болтать, а срочно приводить полк в боевую готовность.
– Мы не имеем права вести людей на смерть, вы это понимаете?
– Маэрлинг, как вы видите, ваша синеокая муза блаженно полагает, что в штабе нет шпионов от начальства повыше, и гонит нас под трибунал. Она, видимо, не в курсе, что бывает за массовое дезертирство, которое на нас повесят, если мы через тридцать минут не будем выходить отсюда строевым шагом!
– Госпожа полковник, я попрошу вас следить за выражениями и...
– Госпожа майор, я в последний раз вас добром прошу пойти в лазарет и сказать, что вы больны.
– Вы не имеете права...
Ингрейна, не считаясь со всеми своими правами или их отсутствием, выхватила пистолет и с почти ювелирной точностью прострелила Зондэр носок сапога. Она ожидала, что последует буря, но после выстрела отчего-то висела гробовая тишина.
Зондэр побелела как полотно и осела на руки Маэрлинга, так и не закричав.
– Маэрлинг, да выведите же вы ее вон и сдайте в лазарет!
– прорычала Ингрейна, чувствуя почти непреодолимое желание все же пристрелить синеокую музу на всякий случай. И еще где-то на границе сознания у нее мелькала мысль, что ее саму сейчас убьет либо Маэрлинг, либо уж Магда - и последняя наверняка. Но ни Магда, ни Маэрлинг никаких агрессивных действий не предпринимали. Виконт без слов поволок свое бесчувственное сокровище из комнаты, а Магда глубокомысленно рассматривала костяшки.
– Мы теряем время. Скажите всем, полная боевая готовность. Выступаем через полчаса. Все, кто к этому моменту не будет стоять на плацу, потом будут расстреляны за дезертирство.
Дверь за выходящим Маэрлингом захлопнулась. Магда отвлеклась от разглядывания собственных рук и хмуро посмотрела на Ингрейну, видимо, в ожидании каких-то слов.
– Я хотела ее пристрелить, - честно сказала Ингрейна, убирая пистолет.
– Маэрлинга пожалела.
– Конкретно сейчас - я тоже, - совсем уж мрачно буркнула Магда. Ингрейна не поняла, относилось это к первой части ее признания или ко второй.
– Тебе понятно, почему мы должны туда пойти?
Магда приподняла брови.
– Если ты решила поговорить со мной по-людски, значит, все очень плохо.
– Все очень плохо. Не подумай, у меня в душе розы не зацвели и я тебя как безмозглым солдафоном считала, так и считаю, но лучше ты, чем библиотекарша в погонах, орущая что-то про наши права.
Магда поморщилась. Она, пожалуй, одна из всех, кого видела Ингрейна, не выглядела потрясенной или растерянной. Карие глаза смотрели так же прямо и спокойно, как обычно, и даже розовые щеки не стали бледнее.