Шрифт:
Кафка, который обладал сильной восприимчивостью к закипавшему антисемитизму, продолжал обсуждать с Бергманом и Бродом вопрос о шатком статусе евреев в Европе. Так, в 1920 году он внимательно прочитал исследование Брода «Социализм в сионизме». Правда, в отличие от двух своих друзей, Кафка, отвечая на этот вопрос, не обращался к идеологии сионизма. «Весь день я провёл на улицах, купавшихся в антисемитизме, – пишет 30-летний Кафка в апреле 1920 года, во время погромов в Праге. – Prasiv'e plemeno – паршивое племя – так при мне называли евреев. Не правда ли, было бы естественно покинуть место, в котором тебя так яростно ненавидят?.. Героизм, который требуется для того, чтобы остаться несмотря ни на что, – героизм таракана, которого тоже ничем не выжить из ванной»21.
Кафка отмечает «тёмную сложность иудаизма, в котором скрыто так много непроницаемых тайн».
В открытке, отправленной в сентябре 1916 года своей невесте Фелиции, Кафка отмечает «тёмную сложность иудаизма, в котором скрыто так много непроницаемых тайн». Чтобы начать понимать эти тайны и разбираться в грамматике языка, на котором они были выражены, Кафка в 1917 году начал серьёзно изучать иврит. В этом он следовал совету Хуго Бергмана: «Если вы хотите узнать еврейский народ, – подчеркивал Бергман, – если вы хотите участвовать в обсуждении вопросов, которые определяют его судьбу, тогда сначала научитесь понимать его язык!»
В изучении иврита Кафке помогали популярный тогда учебник Мозеса Рата22 и уроки разговорного языка, которые давали ему друзья – Фридрих Тибергер (1888–1938) и Георг (Иржи) Мордехай Лангер (1894–1943)23. Лангер, гомосексуал, который познакомился с Кафкой в 1913 году через их общего друга Макса Брода, в возрасте девятнадцати лет ушёл из семьи, принадлежащей к среднему классу, и стал последователем хасидского ребе. Лангер был автором книги «Эротика Каббалы» (Die Erotik der Kabbala, 1923), которую редактировал (и написал на неё хвалебную рецензию) Макс Брод. В 1929 году Лангер написал на иврите элегию по Кафке. В 1941 году за два года до своей безвременной кончины, Лангер, который к тому времени жил в Тель-Авиве недалеко от Брода, так вспоминал радость своего ученика, когда тот говорил на иврите:
Да, Кафка говорил на иврите. В последние годы жизни Кафки мы разговаривали только на иврите. Человек, который всегда настаивал на том, что не является сионистом, уже в зрелом возрасте и с большим усердием учил наш язык. И, в отличие от пражских сионистов, он свободно говорил на иврите, что приносило ему особое удовлетворение. Думаю, я не преувеличу, если скажу, что он втайне гордился этим… Однажды, когда мы ехали на трамвае и рассуждали об аэропланах, которые в тот момент кружили над Прагой, некоторые чехи, которые ехали вместе с нами… начали расспрашивать нас, на каком это языке мы говорим…
И когда мы сказали им, на каком именно, то они страшно удивились, что на иврите можно говорить даже о самолётах… Как же засветилось тогда от счастья и гордости лицо Кафки!24
В то же время Лангер добавляет, что Кафка «не был сионистом, но сильно завидовал тем, кто выполнял великую заповедь сионизма, то есть просто тем, кто иммигрировал в Eretz Yisrael (Землю Израилеву. – Прим. авт.). Он не был сионистом, но всё, что происходило на нашей земле, сильно его волновало».
В 1918 году Кафка предложил Максу Броду начать переписываться на иврите. Брод тоже изо всех сил пытался овладеть этим языком. «Будучи примерным сионистом, – пишет Брод в своих мемуарах, – я начал изучать иврит и возвращался к нему снова и снова, год за годом, всегда начиная с самого начала. И я всегда увязал в нём, как только добирался до Hifil (форма побудительного залога глагола в иврите). В поэтический сборник 1917 года «Земля Обетованная» Брод включил стихотворение «Урок иврита» (Hebraische Lektion), которое открывается такими строками:
Dreissig Jahre alt bin ich geworden,Eh ich begann, die Sprache meines Volkes zu lernenwar es mir, als sei ich dreissig Jahre taub gewesen.Когда мне исполнилось тридцать,Я обратился к языку народа моегоИ понял, что все эти годы был я глух.Брод замечает, что Кафка изучал язык «с особым рвением». «Глубоко изучив иврит, – вспоминал Брод, – в этой области он оставил меня далеко позади».
К осени 1922 года, несмотря на пошатнувшееся здоровье, Кафка продолжал изучать иврит и дважды в неделю занимался с девятнадцатилетней студенткой из Иерусалима. Пуа Бен-Товим – или «маленькая палестинка», как он её называл, – приехала в Прагу с матерью Хуго Бергмана. Родители Пуа прибыли в Палестину в 1880-х годах с волной иммигрантов из России. В течение десяти лет она помогала своему отцу, выдающемуся гебраисту, вести уроки в первой иерусалимской школе для слепых. После Первой мировой войны она стала одной из первых выпускниц первой гимназии Иерусалима, в которой преподавание велось на иврите. Ещё старшеклассницей она вызвалась помочь Хуго Бергману составить каталог немецких книг для Национальной библиотеки.