– Ты, девка, напилась ли? – перебили ее, отодвигая ведро. – Вот и ступай, куда велено. Еще сронишь свою отраву в воду. Потравишь нам лошадок.

– Спасибо, дядечки, – чирикнула Ялька, и вышла за ворота.

Она пробежалась в человечьем обличии сквозь всю торговую улицу. У последнего постоялого двора юркнула под один из возов, что загоняли в ворота. А на другую сторону выскочила под ругань мужика, которому чуть не попала под ноги. Он-то болван пытался пнуть собаку, да только сам же и шлепнулся, посылая ей вслед самые черные проклятья. Ялька небрежно увернулась от брошенного вслед камня и понеслась дальше, торопясь поспеть к Тайной управе до закрытия ворот. Зря расстаралась: солнышко еще не село, а ворота управы уж запечатали, ровно в осаду засели. Пролезть под каменной стеной никакой тебе возможности. Птицей Ялька оборачивалась редко, но умела. Однако такие большие птицы, что у нее получались, либо и вовсе не живали на белом свете, либо тотчас привлекали внимание своей статью. Она как-то, не подумав, обернулась беркутом. Так народ побросал все дела, бегал да вопил дурными голосами, покуда она не улетела за стену города. А дедуля пообещал оторвать внучечке башку, коли та ей без надобности. И после долго-долго растолковывал, каким зверем или гадом она может оборачиваться, дабы весь город не тыкал в нее пальцами.

Подворье Тайной Управы стояло особняком на малой площади. Прямиком на границе меж окружившим кремль боярским Вышгородом и прочим городом, что окружал его обо всех сторон. На высоченную стену управы не запрыгнет ни одна рысь, и Ялька затосковала. Вот, как тут извернуться, коли все против нее? Она забралась в высокие кусты у стены и затаилась. Можно было забраться по стене змеей, да больно уж долго. Слишком длинной и жирной получалась из нее змея, а такой непросто удержаться на отвесной стене. Да еще и столь гладкой, с ладно подогнанными тесаными камнями. Да с раззявленной пастью, набитой всякой всячиной. Нет, она, понятно, чуток отдохнет и попробует – а куда деваться? По ночи сюда придут деда с разбойничками Бойчета, а она расселась тут, как малахольная, и разнюнилась. Юган частенько насмехался над разбойничьей удачей, страшась ее сглазить, но Ялька с детства верила в нее.

Удача не подвела ее и на этот раз: пригнала к запертым воротам Тайной управы какого-то боярина с пятеркой приспешников. Да еще возок малый, узкий, крытый со всех сторон наглухо. Боярин развопился, дескать, он от Государя! И ему некогда тут орать бестолку! Ялька проползла кустами к самой створке, обернулась собакой и напряглась. Вот за воротами зашумели и забренчали затвором. Высоченная тяжкая створка медленно поползла внутрь, боярин двинулся вперед, протискивая упирающегося коня в узкую щель. Он ругался, изнутри отлаивались. Ялька с отчаяния влезла чуть не промеж конских ног и поползла внутрь вдоль створки. Конь шарахнулся, затопотал, видать, жаждал ее пришибить. Боярин и вовсе разошелся, а два охранника повисли на удилах, пытаясь усмирить взбесившуюся скотину. Словом, в потемках никто и не приметил темную псину, шмыгнувшую в сторонку и затаившуюся сбоку от ворот у самой стены.

Ялька вжалась брюхом в землю и замерла, любуясь на устроенный ею бардак. На крыльцо главной палаты управы вышел сам Хранивой. За ним из дверей шагнул и Таймир – тут уж и вовсе все внимание на них. Ялька надумала, было, метнуться к стене палат, но припомнила, что дед учил ее этого не делать. Мол, всякий воин непременно – пусть и краем глаза – уловит такое быстрое движение. И не оставит без внимания! Она поползла вдоль стены подальше от ворот, куда не доставал свет факелов в руках дружинников. Добралась до широкой лестницы, ведущей на заборола стены, где прохаживались сторожа. Залезла под нее и дождалась, покуда вся эта толчея во дворе не закончилась, и народ не убрался в палаты, захлопнув дверь.

Обернулась змеей. В ее пасти было легче удержать сверток – будто в ладошках зажать. Но вот махотка вполне могла застрять в глотке! Ее Ялька устроила наперед, придерживая передними изогнутыми зубами. Как не торопилась, через двор проползла медленно. Ей повезло и тут: один из продухов был открыт. Ялька сунулась в него башкой, посильней толкаясь телом, дабы скорей проскочить… И рухнула вниз в темень! Долбанулась прямо носом – будь здоров! Махотка выкатилась из пасти, да уцелела. Как обернулась собой, и не поняла. Села на задницу, прислонилась к стене под продухом, потерла нос с подбородком. Нашарила махотку, обтерла ее, сжала в кулачке, оглядываясь.

Горница большая, стылая, аж мороз по коже, и запах тяжкий, мерзкий. Кровью воняет застарелой, мочой человечьей и прочим всяким, от чего тошнота к горлу лезет. У двери в стене напротив, Ялька увидала малую горящую свечечку. Она поднялась и заспешила прочь из каменного покоя, где пахло болью и смертью. Ага, разбежалась! Сколько не толкала, дверь не поддавалась. Заперто! Вернулась к продуху, откуда течет тоненький ручеек свежего воздуха. Тот чуть не под самым потолком, но, змее под силу дотянуться. Хвост у нее сильный, да и сама не тростиночка какая. А сверток с махоткой можно и человечьей рукой в продух сунуть – найти только, что приставить к стенке, да взобраться повыше. За дверью послышался шум: шаги, голоса… А тут и визг бабий с толкотней да руганью. Народу прется целая куча, а она тут прям на пороге их встречает: дура дурой! Ялька быстро огляделась: помимо лавок – широких да узких – в покое еще что-то такое понаставлено да понавешено, чего она не знала, а узнавать недосуг. Приметила у стены с продухом большой, окованный железом сундук на высоких ножках. Бросилась к нему, обернулась змеей, подобрала в пасть махотку, хвостом загнала под сундук дедов сверток и полезла сама.

И до половины не утолкалась, как лязгнул запор. Распахнулась дверь, и они все повалили внутрь: кто своими ногами, а кого и волокли по полу. Ялька выпустила из пасти махотку, развернула башку так, чтоб лучше видеть и… Даже не удивилась, первым делом рассмотрев Таймира с факелом в руках. Один факел много не насветит, да и зрение в шкуре змеи было плохоньким, но его она узнала бы и с завязанными глазами под водой. От ее мучителя исходил животный запах чистой силы. Той, что не подвластна человечьим страстям и порокам. Той, что служит лишь себе, не поддаваясь на искусы лести, соблазнов или угроз. Ялитихайри летели на эту силу, будто мотыльки на огонь – Яльке это было ведомо не понять как, ибо далекие кровные родичи не успели ее ничему научить. Ни от чего предостеречь, ни к чему приготовить. Бабуля наставляла ее: слушай себя, верь себе, и ни за какие блага не отрекайся от себя. Лишь так ты сможешь остаться Ялитихайри. Не рвись стать человеком, ибо ты не человек. А то ж оно как выйдет: человека в себе не найдешь, а оборотня потеряешь. И будешь ты ничем – твердила бабуля, и Ялька ей верила. Она не желала становиться ничем – такая никакушка Таймиру не нужна. Таких у него полным-полно – Ялька их видала. Двоих поначалу даже отравила – не стерпела! Но быстро поняла: ему та потеря ничего не стоила. На место мертвых пришли новые живые, и Ялька уразумела, какова их цена в его глазах. И тут же успокоилась – смешная была год назад, маленькая, дурная. А теперь-то вон как выросла. И еще вырастет…

– Не смеешь, холоп! – тоненько взвыл какой-то мужик.

Ялька аж подпрыгнула, долбанувшись маковкой о дно сундука. Зашипела, мигом заткнулась и насторожилась – пустые тревоги. Здоровенные мужики с грохотом и скрипом тягали лавки. Бренчали чем-то железным да вздували огонь в широкой открытой печи.

– Заткнись, паскуда! – визгливо вскрикнул давешний боярин, прибывший от Государя вседержителя, и даже подскочил с лавки.

– Угомонись, Боёслав, – спокойно велел Хранивой, присаживаясь с ним рядом. – Пусть поорет. Он еще не готов, не испекся. Державный князюшка у нас все еще себя державным князем ощущает. Братом самого Государя. Потому, как кровь у них одна, – вещал державник, наблюдая, как вопящему князю заламывают за спину руки и опутывают их веревкой. – А то, что он эту самую кровь пустить пытался, ему пустячком мнится.