– Ни хрена себе, пустячок! – возмутился боярин Оброн, ведавший охранной дружиной кремля. – Он же поганец, сучий потрох Государя потравить тщился…

– Не потравил же, – холодно заметил Таймир, оседлав лавку напротив гневливого боярина.

– А ты, никак сожалеешь?! – взвился, было, тот…

Да Хранивой силой вернул его на место, изрядно приложив задом.

– Ты б не скакал-то кузнечиком, Боёша. Не ровен час, становая жила в задницу высыплется. Как на коня-то сядешь?

Ялька вознегодовала: у змеи со слухом итак беда, а тут еще этот с выкрученными назад руками разорался так, что ничегошеньки не слыхать. Его как раз принялись подымать над полом. А невысокий крепкий мужик с лысиной и редкой стриженой бороденкой все указывал да покрикивал на подручных. Этого князя пытают – догадалась Ялька, но внутри не ворохнулась ни единая жилочка: а ей-то какое дело? Ей нужно вылазить из-под этого паршивого сундука и спешить на выручку бабуле. Вон как здорово обернулось, что все здесь заняты этим потравщиком – не до них с бабулей будет. Однако ж и застряла она тут некстати. Вдоль стены проползти бы, да оттуда лавки убрали – одну лишь и оставили. А до нее не менее десятка шагов: попробуй высунуться, и обязательно увидят. Вот кабы они все отвернулись… Лишь успела подумать, как снаружи вновь затопало и завизжало. Еще кого-то волокут – поняла Ялька, и даже нос высунула, дабы ничего не пропустить, раз уж слышать не выходит. Вскоре в покой втащили молодую бабу в писаном сарафане, расшитом жемчугом. В распахнутой дорогой душегрее из заморской парчи и в кокошнике набекрень. Вопила она и упиралась отчаянно! Но с ней не шибко-то церемонились, оттого и влетела она в шумный сумрачный каменный покой, будто с благословения чьей-то ноги. Таймир поспел подскочить и поймать ее у самого пола. Вздернул на ноги, но баба поджала их, начала заваливаться, вереща и мотая головой – тут уж все вокруг нее заколготились.

Прямо, будто нарочно для Яльки – она ринулась из-под сундука к той самой лавке у стены. Так торопилась, так уж торопилась! А баба и не думала угомониться: вовсе уж разошлась, кусая и царапая обступивших ее мужиков. Ялька фыркнула про себя и преспокойно доползла до двери. А там уж поползла знакомым проходом к округлой лестнице, что вела ниже под землю. Туда, где были те самые узилища без окон. Бабуля была в последнем. В низкой дверце у самого пола вырезана дыра – Яльке только-только протиснуться, но не с распахнутой же пастью! Она шикнула, Отрыжка ойкнула и улеглась прямехонько на земляной пол. Глянула в битком набитую змеиную пасть, хмыкнула и, протянув руку, осторожненько выудила из нее махотку. Дедов сверточек Ялька выплюнула сама, протолкнув его носом в дыру. А затем уж и сама пролезла, ругаясь на царапающие облезлые деревяхи.

– Бабуль, – поднялась она с пола, потирая бока, – нам бы поторапливаться. Там деда отмычки прислал.

– И ты их перла всю дорогу, – та как-то подозрительно жалостливо погладила ее по изгвазданной краской щеке.

– Ага! – гордо подтвердила Ялька, не понимая, чего это бабуля такая… не такая.

– Ягодиночка ты моя сладкая, – весьма ядовито пропела Отрыжка. – И куда я их пристрою-то? На кой мне его отмычки, коли дверь-то снаружи засовом приткнута?

– А я старалась, – обиженно вякнула Ялька.

– Все верно, – согласилась добрая старушка. – У кого мозгов-то недостача, у того со стараниями завсегда перебор. И коли ты в прошлый раз не удосужилась все тут порассмотреть, так кто ж тебе виноват-то? Горе ты мое. А рожу тебе кто изукрасил? Дед, небось? А и кто ж еще так дитя размалюет? Ладно. Выбираться-то, как станем?

– Не ведаю, – призналась Ялька. – Там выше сейчас тьма народа. Какого-то князя пытают. Сказывали, будто он Государя потравил.

– Ох, ти ж мне! – всплеснула ручками Отрыжка и плюхнулась на лежанку, крытую чистым соломенным тюфяком да добрым стеганым одеялом. – До смерти?

– Не знаю, – равнодушно бросила оборотенка. – Мне-то, что за дело? Выбралась оттуда, где пытают, и ладушки. Но наверх нам с тобой покуда хода нет. Придется ждать, когда они там угомонятся. А деда волноваться станет. А то и сюда полезет на выручку.

– Не полезет, – отмахнулась Отрыжка, пристраивая головку разлегшейся внученьки на своих коленях. – Чай, не дурак. Он уж, поди, разглядел, как в Тайной управе нынче ночью весело. И ни за что не поверит, будто ради меня расстарались. Смекнет, что погодить надо. Вот и мы с тобой погодим. А как уляжется все, так и наружу проберемся.

– Ой, чего-то ты не так это говоришь, – насторожилась Ялька, косясь снизу вверх на бабулю. – Не тем голосом. Не радуешься.

– А чему радоваться-то? Тому, что ты сюда понапрасну влезла? Иль не понимаешь, что мне отсюда не выбраться? Нет, ягодиночка моя красная, не стану я тебе врать. Наверх-то мы проберемся. А там уж, покуда меня ловить станут, ты утечь сподобишься… И не спорь со старшими! – хлопнула она Яльку по распахнувшемуся, было, ротику. – Чай не курица ты у меня безмозглая. Сама понимать должна: что по силам, то по силам. А что не…

– Хочешь, я их там всех перекусаю? – вполне дельно придумала оборотенка. – А потом…

– А потом тебя зарубят! – отрезала бабка. – И не потом. А как раз после первого же укушенного. Ты и пикнуть не успеешь, как тебя уж можно будет по кускам в горшок сваливать. Да в печку ставить.

– Это, с чего это? – обиделась Ялька.

– С того, что вон и я со своими силенками змею поймаю. А воина, как, скажем, Таймирку, ты и не ухватишь. Выкрутиться лешак. И тебе ж башку снесет. А после, как увидит, что змеиная башка твоею обернется, так и меня старую угробит. А у меня здоровье не то, дурью так-то маяться.

Сколь долго они так препирались, Ялька, понятно, не заметила – задремала на коленочках у родной бабушки. Крепко спать не умела – дремала вполуха. Поднялась, когда сверху уж не доносилось ни единого звука. Выползла наружу, сдвинула засов и перекинулась собакой. Унеслась наверх послушать да понюхать. И вернулась, счастливо крутя хвостом, дескать, чисто все, можем линять. Отрыжка не надеялась выбраться сама, но Яльку нужно было срочно вернуть на волю, покуда ее тут не застали. Потому-то она без особой опаски полезла взбираться по крутым ступеням. Еще и ворчала под нос о своей нелегкой судьбине, больных косточках и прочей старческой ерунде. У пыточной она задержалась, не в силах справиться с любопытством. Заглянула туда с дрогнувшим сердцем: об этих покоях у разбойничков складывали самые страшные сказки и самые залихватские песни.