Я приезжаю к ее квартире и паркую машину максимально близко. Выйдя из машины, я тру вспотевшие ладони о шорты и сглатываю неприятный комок, образовавшийся в горле. Я делал так и раньше, несколько месяцев назад, когда она переезжала в собственную квартиру в Сарасоте. Повторилось все, когда я встретил ее родителей. Не стоит упоминать о громаднейшем обломе, случившемся в тот момент. Мне пришлось скрыть стояк, который сопровождал меня постоянно в тот день. Просто представьте, какая это не такая уж и простая задачка.

Возле двери ее очаровательной квартирки печаль сожаления захлестывает меня. Эта квартира явно старше той, что осталась в Сарасоте. Отсутствует великолепный вид на залив и деревенский стиль, но почему-то я предполагаю, что это все, что она может позволить себе на ее нынешнюю зарплату.

Я слегка стучу костяшками пальцев по двери, практически затаив дыхание в ожидании.

— Клянусь Богом, — рявкает Маккензи с другой стороны двери. — Если это ты, я так сильно врежу тебе по яйцам, что у тебя не будет детей.

Две мысли одновременно посещают мою голову: кому, черт возьми, она сейчас это сказала и одна ли она была.

Я опираюсь обеими руками о дверной косяк, прислонив голову к двери.

— Микки? — ворчу я.

— О, Боже! — следующее, что я слышу это приглушенное ругательство и поиски в комнате. Раздается громкий хлопок, затем более громкое ругательство.

— Ты там, в порядке? — зову я от двери.

— Секундочку! — хрипит она. Ее слова прерываются другим громким стуком. Я толкаю очки на нос, смеясь над кутерьмой происходящего в ее квартире. Тут раздается лай собаки и на мгновение мне кажется, что она лает позади меня. Двери под углом одна от другой делают лай животного гораздо ближе, чем есть на самом деле. Я оглядываюсь на дверь справа и успокаиваю собаку, представляя, насколько большой она может быть.

— Впусти меня! — прошу я. Меня немного нервирует лай собаки.

— Подожди!

Я опускаю голову на дверь. Металл приятно холодит кожу. Мои глаза расширяются при мысли, что, возможно, она там не одета.

— Эй, Мик, ты голая? Потому что, знаешь, я не прочь увидеть тебя без одежды. По сути...

— Нет, я не голая! — она визжит, как будто ее режут. — Щас! Буду я! — ее измотанный голос предполагает, что я застал ее за чем-то неприличным, что только разжигает мое любопытство.

— Хмм. Не голая. Очень плохо для меня, — дразню я. — Может быть, ты сейчас с вибратором. Ты знаешь, ты не должна стесняться. Я даже мог бы помочь тебе рукой, или двумя, — усмехаюсь я. Мысль сама скользит мне в голову. Микки, обнаженная передо мной. Я проглатываю стон, родившийся в моей груди из-за полета моей фантазии, вызывающие столь прекрасные образы. — Просто открой дверь!

— Иисусе, Дрю! Не мог бы ты сбавить тон, — ее голос затихает в тишине, когда она рывком распахивает дверь. Я наблюдаю, как она пытается отдышаться. Маленькие капли пота покрывают ее лоб, что кажется странным, ведь кондиционер дует в полную силу. Она собирает волосы в хвост, который сбивается на макушку. Очки в черной оправе сидят на переносице. Ее твердые соски просвечивают сквозь белую майку, а те короткие шортики, что одеты на ней, привлекают мое внимание прямо к ее промежности. Я тру шею сзади, заставляя себя отвести взгляд от этой благословенной земли обетованной. Прочистив горло, мы встречаемся взглядами друг с другом.

— Ну, ты собираешься впустить меня внутрь? — ворчу я.

Маккензи прищурившись, окидывает меня взглядом с ног до головы. Ее язык мелькает меж нежных губ. Мой пульс мчится, как болид, а желание поцеловать ее жжет меня изнутри. Подобие улыбки появляется в уголках ее рта. Она прислоняется к двери, скрестив лодыжки. Но даже чертов пес, лай которого еще изредка доносится от соседней двери, не может испортить мне желание целовать ее. Искра, которая всегда зажигается во мне в ее присутствии, превращается в неутоленное бушующее пламя.

— Смотря зачем, — намекает она. Девушка делает шаг назад, отойдя от дверной рамы, пропуская меня в ее квартиру. — Ну, ты, блин, нетерпеливый янки. Не заставляй меня ждать.

Едва я вхожу в ее дом, как в лицо мне ударяет облако воздуха лавандового освежителя. Даже мои очки не могут уберечь меня от дымки цветочного смога, который висит в воздухе. Мои глаза горят, слезы бегут по щекам. Я быстро моргаю, пытаясь остановить слезы, но мне приходится вытереть их. Очки соскакивают с носа. Вкус воздуха оседает на моем языке. Когда я пытаюсь дышать через удушающий запах, я учуял другой запах, который был мне знаком со времен колледжа. Хихиканье застревает у меня в горле от осознания того, что я застукал ее. Она не была голой и не играла с вибратором, как я надеялся, но улики все на лицо в буквальном смысле.

Горение не собирается спадать в ближайшее время, так что я поправляю очки и оглядываюсь вокруг в восьмиугольной комнате. Гостиная зона соединена с мини-кухней, разделявшиеся лишь небольшим баром-зоной. Стены грязно-желтого цвета, и по всей поверхности расползаются трещины. Вся мебель, что раньше была в ее сарасотской квартире, находится здесь, в этой маленькой обители. Здесь чисто, но очень тесно. В квартирке этой хорошо проживать одному человеку, для двоих будет тесновато.

Маккензи закрывает дверь и запирает ее. Она громко сглатывает. Я слышу ее, поворачиваюсь к ней лицом, уставившись в ее прекрасные пронзительные глаза.