В квартире Карапчевского уже сидели Никмак и Жебелев. Приход Жебелева меня удивил. Неужели Карапчевский его позвал? Ведь он не работает в Инткоме. Никогда не работал и сомневается в нашей работе. Жебелев как будто понял мои чувства и быстро ушёл.

– - Саша улетел в Константинополь, -- сказал Никмак.
– - Срочный вызов первого консула. Прислали сопровождающих. Сашу не допускали к первому консулу почти год. Будем надеяться, теперь все наши неприятности -- позади.

– - Эти сопровождающие...
– - сказала Евгения.
– - Такие лица... Мурашки по коже...

– - Не выдумывай, Женя, -- сказал Никмак.
– - Обычные охранники.

Мне этот отъезд тоже показался подозрительным. Но откуда я знал, как там принято у них, у консулов? С консулами я пока не встречался.

– - Зачем Александр Дмитриевич нас позвал?
– - спросил я.

– - Он ничего не успел рассказать, -- сказал Никмак.
– - Я только пришёл, а он уже уходил.

Евгения предложила мне остаться на ужин. Мне хотелось немного посидеть в этой квартире, среди этих бесконечных книжных полок, поговорить с этими людьми, подурачиться с Лизой. Но я не принял предложения.

Когда я выходил из подъезда, то обратил внимание, что на стене, рядом с дверью намалёваны большие чёрные буквы -- ОЧК.

Что это? Новое детское ругательство? Или аббревиатура? Вроде знакомая аббревиатура... Как я ни мучился, я не мог вспомнить, где же я её видел.

Карапчевского не было три дня. Мы собрались на том же месте той же компанией, только без Жебелева. Никмак дозвонился до помощников первого консула.

Выяснилось, что первый консул хотел вызвать Карапчевского на следующей неделе, а на этой неделе его не вызывал и сопровождающих за ним не высылал.

Когда Никмак рассказал об этом, Евгения потеряла сознание. Скоро она пришла в себя и тихо произнесла:

– - Это всё...

– - Что всё?
– - сказал Никмак.
– - Пока ничего ужасного не случилось.

– - Это похищение, -- сказала Евгения.

– - Не говори ерунды, -- сказал Никмак, который от слов Евгении заметно разволновался.
– - Ты не могла не обратить внимания, что Сашин характер сильно изменился. Когда-то это был самый спокойный, самый терпеливый человек в мире. Ничто не могло вывести его из равновесия. В последнее время он всё чаще срывался. Он стал раздражительным, непредсказуемым. Никто не мог догадаться, что он выкинет в следующее мгновение. Я знаю его с детства, но даже я иногда поражался его словам и поступкам.

– - Что ты хочешь этим сказать?

– - Возможно, Саша устал и решил отдохнуть. А, возможно, он затаился и готовится к новым сражениям. Кто знает?

– - Он бы сообщил мне.

– - В его нынешнем состоянии...

– - Ты говоришь так, как будто он болен.

Никмак могуче выдохнул.

– - Возможно, ему не помешает небольшой отдых. В санатории.

Евгения вскочила, но тут же сморщилась и присела, схватившись за голову. Никмак сунулся к ней. Она его отстранила.

– - Возможно, -- сказала она, -- ты хочешь его бросить, Никита?

Я подумал, что это уже перебор. Как же Бульдог интеграции бросит вождя интеграции?

– - Женя, -- сказал Никмак, -- тебе надо полежать.

– - Ты и меня записал в больные, -- сказала Евгения.
– - Я полежу, а ты уйди.

– - Евгения...
– - сказал я и запнулся. Я впервые назвал её Евгения -- до этого как-то обходился без обращений.
– - Никита Максимович всегда был с Александром Дмитриевичем. Зачем вы так говорите?

– - И вы тоже...
– - устало сказала Евгения.
– - Уходите оба.

Мы не ушли.

Никмак позвонил кому-то, потом ещё кому-то, потом Жебелеву, потом инспектору полиции. Инспектор полиции ответил, что не видит связи между отсутствием Карапчевского и ограблением Инткома. Но посоветовал подать заявление.

Втроём мы отправились в полицию. Заявление приняли, обещали принять меры. Молодой инспектор смотрел на Евгению с такой усмешкой, что хотелось дать ему в глаз.

Я всё думал о том вечере, когда уехал Карапчевский. "Эквус" проезжал мимо меня... Тёмные стёкла, залитые дождём... Мне казалось, что я видел Карапчевского. Мне казалось, что он пытался подать мне какой-то знак, а сидящий рядом человек ему помешал. Это было похоже на утреннее ощущение, когда пытаешься вспомнить свой сон, а сон уже улетучился.

* * *

Я мучился от воспоминаний, домазывал мазь и допивал обезболивающие. Когда я почти выздоровел, я позвонил Никмаку. Мне сказали, что Никита Максимович ненадолго вышел. Я поехал к нему в префектуру. Мне сказали, что он не возвращался. Я первый раз заметил, что на столе Никмака стоит небольшая фотография первого консула. Я не считал, что это как-то принижает Никмака.

От Никмака я направился в дом с атлантами и кариатидами. У Карапчевских никто не открывал.