Есть такая книжечка на две с лишним тысячи страниц – трехтомник Фернана Броделя. Один из томов называется «Игры обмена» – хотя так могли бы называться все три тома, поскольку Бродель пишет о новом времени мировых рынков, пришедшем на смену эпохе средневековых корпораций. В силу необозримости предмета автор заменяет неподъёмное целое калейдоскопом, отбирает яркие детали, с галльской элегантностью обходит острые углы. Но если бы Бродель взялся в том же фрагментарном стиле написать про всю хозяйственную историю канонической триады производства – распределения – обмена, то это было бы три трехтомника. Первый – про архаические общества далекого прошлого – назывался бы, соответственно, «Игры производства». Третий – те самые «Игры обмена». А средний назывался бы «Игры распределения». И в этот средний попало бы все, что связано с распределительными обществами – обществами, в которых возникает специализация, кооперирование и как таковая система разделения труда, которой посвящена классическая работа Дюркгейма. Все это и есть корпоративное время. И у Дюркгейма там центральное понятие – корпорация. При этом он подробно объясняет, что есть старые корпорации, чьё время ушло. И есть новые корпорации – базовый институт общества будущего. То есть корпорации средневековья канули в Лету. Но грядёт новое Средневековье (помните Бердяева?), эпоха возобновления корпоратизма. Это огромный мир, из которого мы выпали, а теперь потихонечку в него возвращаемся, не имея нормальных словесных средств, чтобы его описать.

– Мы сейчас и будем этим заниматься.

– Попробуем распутать клубок вопросов и разобрать их по одному.

Почему мы так много говорим о разведке в связи с корпорациями? Случайно ли это? Хотел бы привлечь объяснительные средства из совершенно «левой» сферы. Был такой замечательный шахматист Михаил Ботвинник, первый советский чемпион мира, доктор наук, который понимал и в шахматах, и в математике. На старости лет в Институте системных исследований он занимался разработкой компьютерной программы для игры в шахматы «Каисса». Ботвинник выявил три качественно различных типа шахматных игр и три соответствующих уровня игроков.

Любитель, то есть игрок ниже первого уровня, видит на доске отдельные фигуры и по поводу каждой размышляет, куда она может пойти по правилам, какую фигуру противника может «съесть» и на каком поле быть «съеденной». В нашей аналогии шахматист-любитель – это классический бизнесмен, агент рынка.

Первый уровень (примерно соответствует силе игроков от третьеразрядников до слабых кандидатов в мастера) строит «цепочки добавленной стоимости». В отличие от «бизнесмена» он видит не только фигуры на доске, но и равноправного соперника за доской. Каждая фигура поочередно становится то его собственностью, то собственностью партнёра-соперника. Он мыслит ветвящимися цепочками (мультиграфами) ходов, где после каждого хода возникает ветвление в зависимости от возможных ответов другого игрока. Он стремится реализовать цепочку ходов, ведущую к материальному преимуществу – аналогу добавленной стоимости у предпринимателя.

Второй тип игроков (от кандидатов в мастера до сильных международных мастеров) выбирает длинные варианты игры, сопоставляя их с предполагаемыми встречными планами противника. Мастер смотрит не столько на доску, сколько на противника, которого воспринимает как собственника корпорации фигур, сообща реализующих целостный план игры против его корпорации другого цвета. «Похоже, он готовится вскрыть вертикаль на ферзевом фланге. А зачем тогда он делает странные маневры конем на королевском? Наверное, он хочет, чтобы я поверил, что он хочет вскрыть вертикаль на ферзевом фланге, а на самом деле готовит атаку на королевском. Я сделаю вид, что купился на его вскрытие вертикали, а на самом деле буду готовиться к контратаке на королевском». Подобного рода умения видеть чужие планы и включать их в свои сценарии оттачивают в рефлексивных деловых играх, проводимых ведущими методологами. Этим искусством обязаны владеть политтехнологи. И совершенно не случайно это очень похоже на деятельность разведки и контрразведки.

И наконец, на третьем уровне (гроссмейстеры) игрок опять перестает смотреть на противника и смотрит на доску. Но теперь он не считает никаких вариантов. Он видит доску интегральным взглядом стратега, который воспринимает шахматную игру как преобразование «позиций». У него имеется заимствованный из шахматной культуры и отражающий его индивидуальность набор стереотипов – образов выигрышных позиций. Каждую конкретную позицию он воспринимает как потенциально направленную в сторону одного из классов выигрышных позиций, и он ее в эту сторону сознательно подталкивает. Но не как аналитик, а как художник – подобно скульптору, прозревающему образ в глыбе камня и отсекающему от него лишнее. И только реализовав «тренд», доведя партию до «позиционного преимущества», он опускается до второго типа, вспоминает про планы противника, а потом, перейдя в эндшпиль, на автомате начинает доигрывать стандартные цепочки-окончания.

В многосторонней игре на экономическом поле возникают по сути те же ситуации. Но и времена, и игроки бывают разными. На втором, корпоративном уровне игроки все время обязаны думать о том, какие планы вынашивают те, кого они видят партнером, союзником или противником. И если игрок первого типа просто берет на рынке чей-то бизнес-ресурс, чтобы вставить его в свою цепочку добавленной стоимости, то на корпоративном уровне он обязан думать прежде всего о следующем: «А вдруг собственник этого ресурса, который я монтирую в предпринимательскую цепочку, вовсе никакой не бизнесмен, а шпион другой корпорации, которого мне подставили, чтобы я его взял, скажем, сетевым торговцем, а он на самом деле будет снимать информацию о том, как устроена моя корпорация? А потом, чего доброго, наступит момент Х, и ему резидент скажет: “Слушай, закрывай свой бизнес”, – и все мои цепочки, которые держатся на нем, рухнут». Поэтому для корпорации любого сорта абсолютно естественно разгадывать планы, иметь разведку и контрразведку. Это не порок, а её органическое свойство. Соответственно, в любой корпорации много «чекистского», даже если там вообще и духу нет никаких чекистов.

И это только одна сторона корпорации, которая вызывает напряжение у современного обывателя, но не единственная. Другая сторона – иерархия. Обыватели же боятся иерархии, они любят болтать о сетевых сообществах, в которых якобы все равны и свободны. А в корпорации обязательна иерархия. Потому что есть отношения мастер-подмастерье, учитель-ученик. Мастер – это человек, владеющий таким типом деятельности, которым не владею я. И пока я не сделаю это руками, я не пойму. И я иду к мастеру учиться, я верю, что он меня научит правильно, хотя рационально доказать это невозможно. Но если я иду к нему учиться, то и он должен мне доверять, передавая мне секрет своего превосходства и тем самым его лишаясь. Вот эти отношения, построенные на вере, – обязательны для корпорации, а все, что воздвигнуто на вере, нам тоже непривычно.

То есть очень многое в самой сути корпорации выглядит иногда пугающе архаичным, закрытым и иррациональным. Но эти страхи неверно адресованы. Пугаться следует примитивности собственного способа хозяйствования и образа жизни, примитивности, которая заставляет шарахаться от всего нового, как деревенская лошадь от паровоза.

– Соглашусь с тем, что сами по себе корпорации многих пугают, но у нас беспокойство острее. Речь конкретно идет о том, что слишком много собственности и экономической власти поглощается преимущественно членами одной корпорации. Причем они ведут свою работу от имени государства, а возникающая собственность не вполне государственная. А теперь еще появляются новые формы – госкорпорации, которые почему-то напрямую подчиняются президенту, уводятся из-под исполнительной власти; а рядом стоят объединенные узкоспециализированные госкомпании типа судостроительной, но они подчиняются правительству; а есть просто государственные компании типа Сбербанка, где большая доля государственного владения и ничего особенного. Все эти разные формы корпоративной собственности объединены только одним: они управляются людьми (или принадлежат им), которые между собой очень близки, и никого из чужих в этот круг они пускать не хотят.