О моём дедушке Викторе Сергеевиче (я, правда, всегда называл его по имени-отчеству) расскажу с огромным удовольствием. Родился он в небольшом посёлке в Мурманской области в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Название посёлка было удивительным, я бы даже сказал уникальным – Зашеек. На самом деле, назвать Зашеек посёлком – большое преувеличение. Сейчас это крохотная деревня на берегу озера Имандра. В наши дни в Зашейке живёт не более тридцати пяти местных жителей, а в тридцать восьмом году это было крепкое село с населением около трехсот человек. Его жители собирали ягоды и грибы для продажи, но самое главное – они работали в рыболовецком колхозе имени Сталина, гордости зашейкинцев. Во время войны всех жителей посёлка эвакуировали, а когда война окончилась, от Зашейка остался один дом. К деревне никогда не вела дорога, а значит, не было школы и других благ более крупных населённых пунктов. Поэтому многие жители с детьми уезжали в другие города и села. Так случилось и с семьей Оленевых – они перебрались в Мурманск. О дальнейшей судьбе Виктора Сергеевича в Мурманске я не знаю ничего, кроме одной истории. Это происшествие в моей семье не афишировали, но факт остается фактом. В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году оказался Виктор Сергеевич в тюрьме на долгие семь лет. Как официально говорят родные, он якобы сбил человека, когда ехал на машине. Правда, рассказывают они это с долей скептицизма. Не знаю, что там было на самом деле, вряд ли сейчас об этом можно делать какие-то предположения. Ну да бог с ним, дело прошлое. Расскажу лучше о своём деде. Он был прекрасным человеком и прожил достойную жизнь. Невысокого роста, худой, с седой головой, Виктор Сергеевич был спокойным и весёлым человеком. Всегда пил очень крепкий чай, я бы даже сказал чифир, и обязательно ломал щипчиками комковой сахар. Макал его в чифир и смачно обсасывал. Когда мне было три с половиной года и мы только переехали в Тольятти, он где-то взял моторную лодку и катал меня по Волге. Когда мне исполнилось семь, я очень часто ходил с дедом на рыбалку на несколько дней. Виктор Сергеевич был очень хорошим рыбаком – он ловил там, где не ловили другие. Мы обычно ставили желтую двускатную палатку в местах, где никого не было, забрасывали удочки. Дед всегда варил какую-то кашу из перловки с конопляным маслом и жмыхом – для прикорма. Она неприятно пахла и выглядела тоже противно – для меня, но не для рыбы. Бросив в озеро с полкило этой каши, он, посмеиваясь, говорил: «На такую кашу я бы сам клюнул». И у деда обязательно клевало. Он вытаскивал крупных линьков и подлещиков. Вечером же нас ждала вкуснейшая уха и крепкий чёрный чай с душицей и пряниками. Это были прекрасные дни моего детства.

Одно из главных достоинств Виктора Сергеевича было в том, что он слыл мастером на все руки. В доме на Ленинском проспекте, где жили мой дед, моя бабушка и прабабушка с прадедом, всегда пахло канифолью и припоем. В их квартире была небольшая кладовка. Для меня эта комнатка стала «маленькой жизнью». Тут можно было прятаться, зарывшись в какие-то старые тряпки, из которых бабушка шила тапочки, и играть в разведчиков, подолгу оттуда не вылезая. Самое же интересное находилось на столе у деда. Тут было несколько паяльников, огромное количество каких-то мелких деталей – от будильника до телевизора, журналы «Моделист-конструктор» и «Юный техник», смешное увеличительное стекло, которое вставлялось в глаз, как у часовщиков, и много разнообразного инструмента. Конечно, все это не могло не привлечь внимания маленького Алёши. Мой дед мог починить абсолютно всё – от утюга до телевизора, засиживаясь в своей мастерской до глубокого вечера.

Безусловно, Виктор Сергеевич не был идеальным. Иногда он выпивал, особенно в день зарплаты, но при этом вёл себя тихо и хлопот окружающим практически не доставлял. Конечно, бабушка его бранила на чем свет стоит, но эти меры действовали слабо. В нашей семье деда любили все без исключения. К большому сожалению, в шестьдесят три года он заболел раком и очень быстро сгорел. Быстро и тихо, как прошла вся его жизнь. Помню, как он лежал в своей кровати и выглядел ещё меньше и худее, чем всегда. Он напоминал мне маленького мальчика с очень старым лицом. Дед был молчалив, ни с кем не говорил. В те дни я реже заходил в дом к бабушке – мне было очень жаль маленького и такого родного старика. Если я все же оказывался в доме, то старался украдкой заглянуть в комнату и помолиться Богу, что бы Он сотворил чудо и исцелил моего деда. Чуда не произошло, и в две тысячи первом году его не стало. В моей памяти Виктор Сергеевич Оленев навсегда останется образцом тихого служения людям.

Теперь давайте вернёмся в тысяча девятьсот семьдесят шестой год. В молодой город Тольятти в то время стекались люди со всей страны. Собственно говоря, сам город начал бурно строиться в конце пятидесятых годов двадцатого века. Для того чтобы лучше понять жителей молодого Тольятти, нам необходимо заглянуть в пятидесятые годы прошлого века и даже раньше. Еще до Великой Отечественной войны высшие чиновники СССР приняли решение построить самую большую Волжскую ГЭС. Место для строительства было выбрано не случайно. Волга в среднем течении проходила между правым, высоким, берегом Жигулевских гор с одной стороны и тоже достаточно высоким левым берегом. Сам же проект строительства гидростанции на Волге впервые был рассмотрен еще в начале прошлого века. В тысяча девятьсот десятом году талантливый самарский инженер Г. М. Кржижановский (впоследствии председатель комиссии ГОЭЛРО) обратился к царскому правительству с предложением построить гидростанцию на Волге у Жигулей. Но только в тысяча девятьсот девятнадцатом по предложению Ленина было дано поручение выбрать место для строительства будущей ГЭС. Обследовав район, Кржижановский предложил три варианта размещения ГЭС: в районе села Переволоки, на Красной Глинке, близ Самары, и у села Отважное, ниже города Ставрополя. Начало Великой Отечественной войны приостановило все работы. После окончания войны были проведены дополнительные гидрогеологические исследования, которые показали целесообразность строительства ГЭС близ села Отважное.

Здесь в тысяча девятьсот пятидесятом году и развернулась гигантская стройка, в ходе которой были созданы самая большая в стране плотина, огромный машинный зал и мощные судоходные шлюзы. Это была стройка века. Как и в любом виде деятельности подобного масштаба, нужна была огромная армия дешевой, а лучше бесплатной рабочей силы, и она была. Ни для кого не секрет, что на стойке века трудились десятки тысяч заключенных – как пленных немцев, так и наших, осужденных по разным статьям. В основном они содержались в Кунеевлаге, который находился на месте будущего Комсомольского района города Тольятти, хотя в окрестностях Ставрополя было ещё как минимум шесть лагерей. В пик строительства, в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, количество заключенных достигло сорока шести тысяч. Это была действительно стройка на костях. Людей не жалели. Заключенные гибли сотнями, но это мало кого заботило в то время. Партия говорила «надо» – и все без исключения отвечали «есть». Водители грузовиков, которые заваливали бетонными блоками Волгу, перекрывая основное русло реки, не закрывали двери автомобилей. Делали они это для того, чтобы, если машина перевернется и рухнет в воду, а такое случалось достаточно часто, они успели выпрыгнуть. Много разных историй, в основном трагических, было связанно с этим гигантским строительством.

Когда стройка завершилась, все в мире увидели масштаб изменений: вверх от ГЭС разлилось гигантское водохранилище протяженностью более 600 километров. Наибольшую ширину (до 40 километров) водохранилище имеет в районе слияния Волги и Камы. Максимальная глубина выше ГЭС – 40 метров. Емкость водохранилища поистине огромная и составляет 58 миллиардов кубометров (сегодня Куйбышевское водохранилище является самым крупным искусственным водохранилищем в Европе и называется Жигулевским морем). В честь успешного завершения строительства многие заключенные получили амнистию, другим сократили сроки. Не все из бывших заключённых уехали из города, многие остались. Помимо этого контингента, в маленький провинциальный Ставрополь буквально хлынули потоки молодых и не очень молодых патриотично настроенных людей. Весь город буквально взорвали новые стройки, грандиозные по своему размаху. Строительство Волжского автозавода, возведение нескольких огромных химических предприятий и Волжского цементного завода – городу требовались десятки тысяч квалифицированных и не очень квалифицированных специалистов разного профиля. Страна не жалела денег.

Из двенадцатитысячного волжского городка, построенного для «крещения калмыков и других народов в веру православную», а также лечения кумысом жителей нашей страны, Ставрополь в двадцатом веке буквально за два десятка лет превратился в мегаполис. Город увеличился, вы только задумайтесь, в сорок раз! К тысяча девятьсот семьдесят седьмому году численность населения достигала почти 500 тысяч жителей. В те годы мы жили в удивительном мире. В мире, где одно печальное событие, например в Италии, за несколько дней могло изменить судьбу огромного поселения. Эта трансформация и произошла со Ставрополем. В тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом году в Италии умер секретарь компартии Пальмиро Тольятти, и уже через неделю, в августе шестьдесят четвертого, Ставрополь получил новое имя – Тольятти.

Вот в этот город волжских народов, бывших уголовников, авантюристов и комсомольцев, в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году переехала семья родной сестры моей бабушки Вали: Елизавета, её муж Юрий и двое их детей – Серёжа и Лена Бовдуи. Следом за ними из Ейска вскоре подались моя прабабушка Вера и мой прадедушка Пётр. Как я уже отмечал выше, малограмотная, но наученная житейским опытом, Вера Ивановна могла добиваться от жизни своего. Мольбами, телефонными звонками, письмами и уговорами просила она мою бабушку Валю переехать жить в Тольятти. Причитая, говорила, что долго здесь жить не сможет и умрёт совсем скоро. (Правда, Вера Ивановна в тот момент совсем не собиралась покидать этот свет и прожила ещё около тридцати лет, умерев в весьма почтенном возрасте.)