Возвращаясь к книге «Дети блокады», я с уверенностью могу сказать, что, несмотря на художественное повествование, это совершенно документальное произведение. Несколько лет назад я говорил с Михаилом Павловичем об этой книге, и он мне рассказал, что, когда ее первый раз брали в печать, редактор в обязательном порядке попросил убрать «неудобные и бесчеловечные» моменты: «На мое искреннее удивление, что же здесь бесчеловечного, редактор возмущенно указал на один фрагмент. „Вы что, ненормальный? – почти заорал он. – Вы понимаете, что это детская книжка?!“» Вот этот текст: «К нам во двор, на улицу Воронежскую пришел участковый и спросил у местных пацанов, не пропадал ли кто-то из их друзей. Ребята сказали, что недавно бесследно исчез один из мальчишек. Тогда милиционер развернул грязную тряпку и достал оттуда отрубленную детскую руку. Мы сразу узнали руку друга». К сожалению, этот рассказ был чистой правдой. Факты каннибализма встречались в блокадном Ленинграде, и нельзя отрицать этого. Люди спасались от мучительной голодной смерти почти три года! Некоторые попросту сходили с ума и тихо умирали в своих домах и на улицах. А кто-то продолжал бороться и выживать. Способы выживания отчаявшихся людей были разными, порой ужасными. Согласно архивам милиции и КГБ, было арестовано около двух тысяч людоедов, пятьсот восемьдесят шесть из них казнили. В основном каннибалами становились не какие-то монстры-извращенцы, а неграмотные женщины, искавшие пищу для своих семей. Можно предположить, что истинный размах каннибализма в блокадном Ленинграде был шире официальной статистики. Я не хочу никого оправдывать, однако невозможно представить сейчас то время, тех людей, да и не надо нам этого делать. Вероятно, редактор книги был прав и этот фрагмент действительно не подходил для детского издания. Его убрали.

Совсем недавно вышла в свет еще одна книга Михаила Павловича Сухачёва «Там, за чертой блокады». Это продолжение «Детей блокады», в котором автор рассказывает о жизни блокадников, совсем маленьких детей, в глухой таежной деревне под Томском, куда их вывезли из Ленинграда в мае сорок второго года. Я бы рекомендовал ее прочесть, особенно школьникам. В наш век комфорта, лени, доступных продуктов питания и всех иных благ мы подчас забываем о днях ушедших. Днях очень страшных. Бежим и живем днем сегодняшним. А зачем? Спросите вы. Зачем нам знать о тех страшных днях? Наши предки пережили это, и низкий им поклон. У нас совсем другая жизнь, и мы не хотим, мы слишком заняты. В конце концов, мы просто боимся посмотреть назад. Страх. Опять страх. Помните историю с грузинами? Вновь кто-то не хочет, чтобы мы помнили о войне. В современной системе ценностей в наши мозги вкладываются новые доктрины, без учёта уроков прошлого. А такие книги, как «Дети блокады» и «Там, за чертой блокады», возвращают нас назад, заставляя задуматься и во многом переосмыслить события дня сегодняшнего.

Давайте вернемся в страшное время сорок первого. Дед Василий воевал уже третий год, его брат Николай – тоже. Он служил в авиации, был инженером систем навигации. Николай окончил войну в звании майора, а концу сорок пятого года получил звание подполковника. Близнецы Костя и Люся были эвакуированы в Казань вместе с оборонным заводом, на котором они работали. Им тогда исполнилось по семнадцать лет. Однако по пути в эвакуацию они сбежали на фронт, что было неудивительно для того времени. В итоге Люся всю войну служила в штабе связисткой. Вернувшись с фронта, в сорок шестом году родила дочь. Много детей после войны жили, не зная своих отцов. Да и неважно это тогда было, важно было, что мы победили. Костя же прошел тяжелый путь танкиста. Воевал в так называемой «Бригаде прорыва» на легендарном танке Т-34. О подвигах танкистов из этой бригады можно было бы написать отдельную книгу. Много здесь о ней рассказывать не буду, отмечу только одно: этих ребят всегда первыми бросали в атаку, без надежды на то, что они вернутся. Бригада использовалась исключительно для прорыва и несла огромные потери в каждой наступательной операции. По сути дела, это была бригада смертников, и пережить в ней два наступления для рядового танкиста было чем-то нереальным. За годы войны Константин Павлович Сухачёв покинул шесть подбитых немцами танков. Однажды в танк попал снаряд, и ему оторвало палец на ноге. Все в танке погибли – а у него всего палец. Тогда в дивизии говорили: «Наш-то Костя точно родился в рубашке», – и были правы. Окончил он свой боевой путь в Берлине, в звании гвардии старшины. Только вот после войны долго не прожил и умер в возрасте тридцати одного года через десять лет после Победы.

В блокадном Ленинграде, как вы помните, остались моя бабушка Александра Алексеевна Ерохина и ее дети: старшая дочь Анна, дочери Катя, Варвара и младший сын Михаил. Анна Павловна служила в госпитале медсестрой. В ноябре сорок первого во время бомбежки она была тяжело ранена в легкое. И так и не сумев оправиться от серьезного ранения, умерла на руках матери. В том декабре мало кого хоронили – у людей просто не оставалось сил. Как правило, близкие просто выносили своих умерших на улицу, и каждый день специальные службы МПВО и войска НКВД забирали тела и отвозили на кладбище.

Во время блокады всем, кто мог трудиться, нужно было работать, и это не патриотические лозунги, а желание выжить, так как рабочим и служащим было положено большее количество хлеба, чем иждивенцам и детям. Варвара Павловна сутками работала на фабрике, но в октябре сорок первого предприятие закрыли из-за недостатка электроснабжения. Екатерина Павловна тоже пыталась работать, но у нее были больные ноги, и вскоре она тоже не смогла ходить на фабрику.

Я хорошо помню бабушку Екатерину Павловну. Ребенком я с мамой приезжал в Ленинград и останавливался у нее на проспекте Космонавтов. Это недалеко от парка Победы, в котором в мае сорок пятого и сорок шестого мои бабушки-блокадницы сажали тополя. Сейчас эти тополя в два обхвата. Когда я бываю в парке, то обязательно слушаю, о чем говорят со мной эти деревья. Бабушка Катя была очень добра ко мне, ведь я был сыном ее любимой племянницы Оли Сухачёвой. Встречая нас на пороге своей небольшой квартиры, она причитала, шаркая по дому войлочными ботиками «прощай молодость». Когда я спросил, почему бабушка всегда ходит в ботиках, мама ответила, что, когда бабушка Катя была еще совсем маленькой, она с родителями ехала зимой на санях. Маленькая Катя описалась, а мороз в Орловской губернии зимой тысяча девятьсот тринадцатого года был очень сильный. Никто из взрослых не заметил, что Катя промокла. С тех самых пор у бабушки болели ноги. Представляете, за восемьдесят с лишним лет, пережив все невзгоды, голод, блокаду, Екатерина Павловна, будучи инвалидом с детства, достойно прошла свой трудный жизненный путь. Я помню по рассказам моей мамы, что Екатерина Павловна в раннем возрасте научилась шить на машинке. Это умение она пронесла через всю жизнь. Именно благодаря кропотливому труду моей бабушки у всех в семье даже в самые тяжелые времена была одежда. Она была женщиной, объединившей семью Сухачёвых. Огромной души человек, Екатерина Павловна умерла в возрасте восьмидесяти восьми лет в тысяча девятьсот девяностом году. И сегодня я хочу сказать только одно: спасибо вам, Екатерина Павловна! Спасибо за жизнь, которую вы прожили. Спасибо за неоценимую помощь моей маме, когда она училась в Ленинграде.

Дорогой читатель, то, что я пишу сейчас, – это некие воспоминания, которые, как любят выражаться сторонники дедуктивного метода, всплывают в чертогах моей памяти. Иногда они бывают сбивчивыми или недостаточно точными. Это то, что я помню, то, о чем мне рассказывали когда-либо разные люди. И то, что ты читаешь сейчас эти строки, вселяет в меня огромную надежду – эти воспоминания интересны и важны для тебя. Спасибо.

Сейчас я бы хотел вернуться в победный сорок пятый год, в непокоренный Ленинград и продолжить свою историю о моем родном деде Василии Павловиче Сухачёве. Вернувшись в город, Василий окончил курсы судостроителей. По распределению его отправили в Мурманск, где он работал мастером, а потом начальником участка на некоем «Электромонтажном предприятии». Почему на «некоем», спросите вы? Потому что это было не самое обычное предприятие. Специалисты конторы были мастерами высшей квалификации. Они работали на Северный военный флот. Строили и запускали радиолокационные станции, трудились на подводных лодках и военных судах. К чему я так подробно рассказываю об этом предприятии? А к тому, что как раз на «Электромонтажном предприятии» Василий Павлович и повстречал свою будущую жену и мою бабушку Валентину Петровну Мордовченко.

К слову сказать, семья Мордовченко, переехав в Мурманск в тысяча девятьсот сорок четвертом году, прожила там до семьдесят шестого года. Девятнадцатилетняя Валя работала в конторе простым клерком. Впервые она увидела моего деда, когда тот пришел устраиваться на работу. Бабушка рассказывала, это был высокий, статный мужчина. Одет Василий был в длинное кожаное пальто, и вид у него был подтянутый, собранный и очень аскетичный. Сразу видно – военный. Из воспоминаний моей мамы и бабушки я сделал вывод, что мой дед был, безусловно, справедливым и в то же время требовательным человеком. Держал своих детей в ежовых рукавицах. Думаю, он не проявлял к ним особой ласки и заботы, ведь его служба требовала постоянного перемещения по Кольскому полуострову. Как бы высокопарно это ни звучало, но служение Родине было превыше всего. Страна срочно восстанавливала свою «оборонку». Видя огромную ответственность, работоспособность и преданность делу, руководство предприятия не раз предлагало Василию Павловичу повышение по службе, но всякий раз получало отказ. Дед говорил, что он несет ответственность за свой участок и за тот фронт, на котором служит. В большой семье Сухачёвых Василий Павлович всегда был совестью. Он говорил своим братьям Николаю и Михаилу, в то время уже генералу и полковнику: «Кате мы всегда будем помогать. Она спасла нашу семью в блокаду. Катя инвалид, будем посылать ей каждый месяц деньги, пока мы живы». Это было справедливо, и братья согласились. Так и было, пока дед Василий был жив. Он ушел очень рано. 10 декабря 1965 года ему исполнилось только сорок пять лет, а через неделю, семнадцатого декабря, его не стало – инфаркт. После вскрытия врачи сказали, что он на ногах перенес еще один инфаркт и потом не восстановился. А когда было восстанавливаться-то, надо было работать. Второй инфаркт, смертельный, Василий Павлович перенес тоже на работе, в очередной раз отправившись в командировку. Если забежать вперед, то моя бабушка Валентина Петровна второй раз вышла замуж лишь через десять лет. Смерть деда Василия показала, насколько он был связующим звеном в большой семье Сухачёвых. Как позже вспоминала его сестра Екатерина Павловна, после смерти Василия семья как будто рассыпалась.

Моя бабушка Валентина осталась одна с двумя детьми – моей мамой Ольгой (ей было пятнадцать лет) и пятилетним сыном Женей. Вскоре мама окончила восемь классов, и на семейном совете было принято решение, что Оля поедет в Ленинград и будет поступать в техникум. Так все и произошло, с тысяча девятьсот шестьдесят шестого по тысяча девятьсот семидесятый год моя мама училась в техникуме на полиграфиста и жила как раз у своих тетушек Кати и Люси. Техникум находился на 5-й линии Васильевского острова. Дом же стоял недалеко от парка Победы.