Слышу отвратительный визгливый женский смех. Какая-то девица, видимо, медсестра, рассказывает, что уезжает в отпуск в Москву, где для нее приготовил новый набор косметики Борис Буряце [7] . С ужасом понимаю, что попал в какую-то криминальную клинику.

…Вдали звенят колокола. Холодно. Очень холодно. Рождество или Новый год. Кто-то дубасит в дверь. Пытаюсь выкрикнуть, чтобы никого не пускали, они могут меня инфицировать, но голоса нет. Входят два священника. Один начинает читать молитву по-грузински, другой по-армянски. Наконец-то у меня появляется голос, требую вызвать полицию. Попов уводят, но они продолжают ломиться в дверь. Несмотря на животный страх, я снова отключаюсь. Сквозь дрему слышу уговоры полицейского принять священников:

– Они только помолятся и побреют вас.

Не хочу бриться! Попы нестерильны!! Кругом инфекция!!! Конвульсивно закапываюсь в простыни и одеяла. Страх безмерный…

…Ближний Восток. На огромной скорости веду по пустыне небольшой армейский грузовик. Тучи песка и никаких ориентиров. Швыряет так, что вот-вот оторвется голова. Внезапно меня догоняют серые мотоциклы с номерами WH на передних крыльях и пулеметами на турелях колясок. Седоки в развевающихся пропыленных кожаных плащах и касках с очками не выказывают никаких добрых намерений. Резко торможу, погружая всех в облако песчаной пудры.

– Вы, ребята, из дивизии Роммеля? – кричу им сквозь бурю.

– Аглин вас Аглин! [8] Мы сейчас покажем тебе Роммеля, проклятый ягуд [9] . Двигай в строю.

Еду дальше внутри эскорта мотоциклистов. Понимаю: попал в руки арабских террористов. На память приходит повесть с необычной фамилией автора – Прага, Сергей Прага. Книга называется «Да, был». Там, спасая от неминуемой гибели в концлагере, одного еврейского персонажа называют аджарцем – грузином-мусульманином. Это мне легко: во-первых, родился и вырос в Аджарии и, во-вторых, прилично владею грузинским языком.

Тормозят, ведут в палатку. За столом вооруженные бородатые люди в пустынном камуфляже. На столе – огромное количество комиксов, изображающих хохочущих парней, насилующих женщин в хиджабах; машины, давящие арабских детей; бульдозеры, разрушающие каналы и уничтожающие урожай. И на всех этих источниках агрессии холодно сияют голубые шестиконечные звезды. Абсолютно точно: добра такая встреча мне не сулит. Выстреливаю весь имеющийся у меня запас арабских слов:

– Вахд, арба, хамса, ашра, сундук эль-берид, шамес, каср, баср, мехид! Зен?! Я аджарец – грузин-муслим. Зен? Слыхали про таких? Зен? Эль-Кагира, эль-Джазир, ас-сайяра, аль-тайара! Зен? [10]

По крайней мере, есть шанс проканать под полного кретина. Авось отпустят – чокнутых не судят.

– Ребята! Он свой, он – грузин! – непонятно почему кричит один из бородатых.

– Обрезанный? – грозно спрашивает другой.

– Не успел, – лепечу в ответ. – В Союзе не было принято.

– Раз не обрезанный, значит – не еврей: они все обрезанные, – заключает грозный. – Поможешь нам резать евреев?

– Нет, не могу. Я – журналист. Ничего, кроме авторучки, держать в руках не умею. Вот написать о том, какие вы крутые парни, могу. Только поделитесь своими планами.

– Ну, пойдем, покажем на карте.

Лавры героя всех антитеррористических разведок мира уже кружат голову. После детального посвящения в планы террористы меня отпускают. Первое приятное ощущение с момента погружения в другую сторону жизни. Жизни?..

…Снова появляется туннель из красных и синих клетчатых светильников. Всплываю на поверхность. Помещение густого темно-синего цвета. Рядом со мной сидят два самых дорогих мне человека. У них хрустальные, прозрачные головы, осыпанные золотом. Оба похожи на греческих богов с Олимпа. У сына никогда не виданная мною каштановая курчавая борода, у жены – роскошная рыжая грива. Мне кажется, что я с ними разговариваю. На самом деле они мне задают вопросы, а я только киваю утвердительно или отрицательно. Первый восторг обоих от того, что я их узнал, серьезно озадачил: не понимаю, что в этом необычного. Бурное одобрение вызывает и исполнение странной просьбы сына потянуть его за палец.

– Я кто? – спрашивает сын. В полной уверенности, что называю его идиотом, беспомощно мотаю головой.

Опять дурацкий вопрос:

– Ты уже говоришь по-немецки?

Наконец-то до меня доходит, что голос потерян, поэтому вместо ответа с трудом складываю фигуру из трех пальцев.

– Смотри! Он кукиш сложил! Он смог!!! – орет сын. – Ты сможешь, ты всё сможешь. И немецкий скоро выучишь. Ведь ты боец, папа! Ты – настоящий боец. Выкарабкался из такой ямы.

Конец ознакомительного фрагмента.