Кондрат повернулся на голос.

– Где она? – картинка прояснилась. – Тайра! – на выдохе произнёс Кондрат и сполз со скамьи. Его любимица лежала вытянувшись, правый бок перевязан темной тканью, но даже сквозь неё кровоточит. Левое ухо висит клоками, оторван кусок губы и видны оскаленные зубы. Передняя нога привязана к ножу, через грудную клетку перевязь, кровавая, по краям видно рваные куски тела.

– Тайра! – комок подступил к горлу. Леший не в силах встать, подполз к собаке.

– Я пыталась её защитить… – всхлипнула Номин.

Кондрат только теперь заметил разодранную до кости правую кисть девушки.

– Со мной все в порядке, – тут же поправилась она, прижимая руку к груди, второй рукой она гладила Тайру по голове, которая лежала на ногах Номин.

– А вот она… – девушка снова всхлипнула.

Кондрат наклонился над собакой.

– Что ж ты, животина, а? Как же так, то? – Тайра чуть приоткрыла уцелевший глаз. В нем стояли слезы. Бока тяжело вздымались. 

Вдох, выдох.

Вдох…

– Не жилец, – из угла вздохнул Кузьма.

Леший уронил голову. Закрыл лицо руками.

Маленький, крохотный шерстяной комок. Он принёс её Лике в день рождения. Она поморщилась.

«Что с ней делать?»

«Да ничего. Любить».

Бывшая, тогда настоящая, жена, поморщилась.

«Её ж выгуливать, мыть нужно. Не, спасибо, конечно, но ты подарил, ты и гуляй с ней».

Ярко-синие глаза, морда умная. Он записал её в секцию по дрессуре. Дружелюбная, со всеми собаками ладила. И с детьми на районе. Как только выходила, так вокруг сразу же возникала толпа ребятни. Игривая.

«Защитницей она у вас никогда не станет, – сказал кинолог. – Мягкая, дружелюбная слишком».

Ошибся. Она стала. Ещё какой защитницей стала. Слезы сквозь плотно сжатые пальцы.

– Шрам, шрам делала, – голос Еши. Журналист сидел с зарытыми глазами в изголовье хаски. Рваный низ штанин и окровавленная разорванная рубаха.

– Что… он делает? – Леший кулаком вытер слезы.

– Молится, а может, нет. Я, когда пришла в себя, он уже такой был. У него голова пробита. Я видела на затылке кровавую шишку.

Еши сидел слегка покачивался.

– Он читает заклятие, – поднялся с полки Кузьма. – У нас в Севольном шаман был. Нехороший шаман, тёмный. Но люди шли к нему со всякими бедами, – Кузьма присел рядом с остальными. – Я однажды видел, как он работал. Вот так же сидел, только с бубном, то молчит, то читает. Вроде как медитирует. 

– Еши говорил, что дед его был колдуном темным. – Кондрат вдруг с надеждой всмотрелся в раскачивающегося бурята. – Поможет? – спросил у кузнеца. – Вдруг поможет.

– Кто его знает. У шамана выходило. Но тот жуткий был, с черными духами общался. На посохе лапки, черепки птичьи висели. Травки в мешочках. А у нашего чего?.. – он вздохнул. – Да и не похож он на шамана. Хотя, пусть читает, не убудет. 

Кузьма прикоснулся к голове Тайры, по обезображенной щеке собаки скатилась слеза.

Она попыталась пошевелить хвостом и хрипло заскулила.

– Ех, ты, образина, – вздохнул кузнец. 

Тайра прикрыла глаза.

– Шрам, шрам, дейлаааа.

По телу Тайры прошла судорога. Крупными волнами. Собака выгнулась, распахнула оба глаза, глянула на Кондрата белёсым зрачком и синим радужным. 

– Тайра, – тихо выдавил он.

Собака замерла.

– Шрам, шрам, дейлаааа, – Еши не открывая глаз, поднялся, и вдруг тоже изогнулся.

– Шраммммм, дейлаааааа, – ударил в ладоши. – Шарм пирам тапати!

Послышался стук в дверь.

– Заткнитесь там.

– Шрам! – голос Еши вдруг стал пугающим, чужим, выходящим откуда-то из глубины чрева с хрипящим надсадным свистом. Мужчина извивался, пригибался и выпрямлялся, возводя руки вверх. Тряс ладонями над застывшей собакой.

– Шарм пирам тапати!

Номин вжалась в стену. Даже Кузьма отодвинулся. Еши открыл глаза. И по коже Лешего пробежал озноб. Ставшие синими до черноты, зрачки бурята, смотрели на Тайру.

– Шарм, шарм!

– Да заткнётесь, вы там!