— Потому же, почему теперь я отвергаю мою песнь, которая кричит мне «Отпусти её!», — сказал Аль-Сорна безо всякого страха. — Потому же, почему ты не можешь теперь меня убить. — Он медленно поднял руку и погладил Риву по щеке. — Я вернулся домой, чтобы отыскать одну сестру, а нашёл двоих.

— Я тебе не сестра. И не подруга. Я ищу клинок Истинного Меча, который объединит всех в любви к Отцу.

Он расстроенно вздохнул и покачал головой:

— Твой Отец Мира — не более чем набор мифов и легенд, скопившихся за тысячу лет. И даже если он действительно существует, он ненавидит тебя за то, что ты такая, какая есть. Так ведь утверждают его священники?

Её дрожь превратилась в судороги, меч затрясся. «Один удар, и...» Рива шагнула назад, оступилась и упала.

— Пойдём с нами, — умоляюще произнёс он.

Она вскочила и побежала прочь, сквозь тёмную колышущуюся траву, и слёзы застилали ей глаза. Лезвие меча поблёскивало, отмечая взмахи её руки, а вслед ей нёсся его печальный крик:

— Рива!

«Семя прорастёт...»

Зуд начался на следующее утро после убийства старика в храме. Френтис открыл глаза. Женщина, обнажённая, ещё спала, прижавшись к нему. Во сне она казалась спокойной и довольной, тёмные локоны упали на лицо и слегка шевелились от размеренного дыхания. Мучительно захотелось её придушить. Используя его тело, она радостно ликовала, впиваясь ногтями в спину, обхватив его бёдрами. Тяжело дыша, бормотала какую-то невнятицу на воларском:

— Перед нами... весь мир... любовь моя... Пусть Союзник продолжает играть в свою игру... Вскоре я начну собственную... А ты... — Она остановилась, с улыбкой целуя его в лоб, пот капал с её сосков на его исполосованную шрамами грудь. — Ты станешь той фигурой, которая решит исход всей партии.

Теперь он лежал, освещённый солнцем, проникающим сквозь щели в ставнях. Так хотелось, чтобы руки преодолели неподвижность, чтобы ладони сжали её горло. Он пытался обратить своё желание в действие, но руки продолжали вяло и недвижно лежать вдоль тела. Даже теперь, плутая в своих снах и кошмарах, она держала его в узде.

Френтис почувствовал зуд, пока его взгляд бездумно блуждал по расписному потолку комнаты. Едва заметная щекотка в боку, чуть ниже рёбер. Сперва он решил, что это один из бесчисленных клопов, которых полно было в этой части империи, но потом засек ритм, лёгкий, но слишком чёткий и правильный, чтобы счесть это укусами насекомого.

Женщина потянулась, перекатилась на спину, подняла веки и улыбнулась.

— Доброе утро, любимый.

Френтис промолчал. Она закатила глаза.

— Ну-ну, не надо дуться. Поверь, тот человек абсолютно не вписывался в твои строгие моральные каноны. — Она встала, голой прошлёпала к окну и посмотрела на улицу сквозь щель между ставнями. — А мы тут, похоже, наделали переполоху. Впрочем, ничего удивительного. Реакция неразумных тварей, обнаруживших, что их так называемый бог оказался неспособен защитить свой храм от сожжения, всегда отвратительна. — Женщина отвернулась, зевнула и провела пятерней по спутанным волосам. — Иди оденься. Наш список длинен, как и наш путь.

В коридоре он наткнулся на горничную. Та изумлённо охнула, вытаращив глаза. Закрыв дверь перед покрасневшей девушкой, Френтис начал одеваться. Странное покалывание не прекращалось. Сейчас у него появилась относительная свобода движений, и он смог провести пальцами по зудевшему месту. Там не нашлось ничего, кроме широкого рубца, идущего от бока к грудине. Хотя... Что-то было не так, какое-то едва заметное изменение в повреждённой коже: как будто она чуть-чуть разгладилась. На взгляд — никакой разницы, но пальцами он это почувствовал. «Неужели?.. Разве это в принципе можно вылечить?»

Он вспомнил её смятение, когда она увидела кровь старика на его лице, то, как она его связала. Увидел её глаза, ищущие признаки малейших изменений в его состоянии, услышал последние слова умирающего... «Семя прорастёт...»

Путы нетерпеливо задёргались, и он продолжил одеваться. Исчезают его шрамы или нет, путы покамест никуда не делись.

Они отправились в порт и сели на небольшое торговое судно, направлявшееся в сторону Двенадцати Сестёр. Капитан, старый морской волк, довольно подозрительно покосился на Френтиса и что-то пробурчал. Женщина рассмеялась и сказала Френтису на воларском:

— Он говорит, что ты похож на северянина.

Затем обратилась к капитану, уже на альпиранском. её объяснение, похоже, полностью его удовлетворило. Он указал им маленький пятачок на палубе, не занятый клетками с курами и бочонками специй. Не прошло и часа, как судно покинуло гавань, развернуло паруса и поймало северо-западный ветер.

— Ненавижу моря, моряков и их посудины. — Женщина с отвращением посмотрела на волны. — Однажды, чтобы попасть на Дальний Запад, мне довелось пересечь океан. Бесконечные дни на одном корабле с идиотами-хозяевами и их рабами. Пришлось сдерживаться из всех сил, чтобы не поубивать их к середине путешествия.

Раздался крик. Молодой матрос показывал рукой куда-то по правому борту и возбуждённо вопил. Они подошли к лееру, где уже толпился гомонивший на альпиранском экипаж. Сначала Френтис не заметил ничего, что могло бы вызвать подобный интерес, но потом примерно в двухстах ярдах от судна заметил какое-то клокотанье. Мелькнул большой хвост, напоминающий парус. Кит! Френтис уже видел китов на ренфаэльском побережье — животное, что и говорить, впечатляло, но вряд ли это такое уж необыкновенное зрелище для бывалого моряка.