А может, всё не так плохо? Может, не совсем ещё безнадёжный? Что если не безнадёжный, а надёжный, м? Опустим приставку-то!

Надёжный сноб!

Вот, так уже лучше. Хотя бы потому, что смешнее.

15 марта, суббота (ночь)

"Нет большей трагедии для мужчины, чем полное отсутствие характера", – Сергей Довлатов.

Сноб так сноб!

17 марта

Я сейчас подумал…

Если бы вещи, подобные запискам, позволял себе в публичной жизни, то наверняка не избежал бы предостережений, мол, в старости ты, Самородский, будешь ворчуном, пердуном и бубнилой, а кожа будет шелушиться от несварения желудка. Хорошо, что я таких вольностей себе на людях не позволяю, и нате вам – милейший человек-с! А шелушения подмазываю кремом.

Дневник – это своего рода приём у психолога. Только бесплатный, поэтому ходить к нему хочется часто. Для него это никакая не работа. Это обязанность. Он – лакей, слуга, брошенный в одно погребище с усопшим хозяином. Некая компенсаторная возможность сказать себе всю правду о себе. Не подыхать лицемером двадцать первого века, а выпустить вонь из себя, помочь душе своей просраться – освободить в ней место и самому стать Человеком, которого, возможно, тоже кто-то ищет.

Предугадываю заранее, что ничего из этой затеи не выйдет – но, как проникало в нас из вечного стиха: "Авантюра не удалась, за попытку – спасибо"9.

Семейный триллер. Продолжение

"Он нервничал. Он нервничал, как уж, которому показали сковородку. Лёгкость и умиротворение оказались не очень-то верными спутниками и бросили его ради других едва он повесил нос под ноги. Любимый город теперь показался безразличным – и это раздражало: все только о себе, о себе, а до тебя никому нет дела! Он шёл рывками, скрипя зубами от злости, смотрел вниз и не оглядывался – так вдруг опротивело и то, что впереди, и то, что за спиной. Ноги привычно несли его по маршруту до дома, а лицо хранило печать злобного невмешательства в праздник.

И вдруг его взгляд, тупой и разбитый, как стёклышки очков под каблуком, прояснел. Среди мутных и ненужных силуэтов выдвинулась фигура. Это была фигура девушки. Она двигалась, будто плыла, покачивая бёдрами и кокетливо увиливая от липкого внимания прохожих. Темноволосая, в белом обтягивающем платье до колен с глубоким вырезом на груди и в открытых белых туфельках на шпильке!

Она выделялась в толпе не просто красотой, а какой-то исключительной особенностью, загадкой более непостижимой, чем улыбка Джоконды. Перед такой силой обычно рассыпаются в прах самые непроходимые двери. Подошвы таких ножек, как правило, умащены слезами самых бесстрастных сухарей. Такие улыбки проскальзывают в сердца самых закоренелых интровертов, разжигая в них неведомый огонь жизнелюбия. Такие улыбки пронизывают насквозь, как иголки сердца бабочек в гербарии коллекционера. И Он застыл – беспомощно, точно коряга посреди людского течения, и колыхнулся не раньше, чем девушка скрылась из виду, нанизав его потрясение на каблучки.

"Какая она красивая! – осилил Он вслух. – Глаза! Волосы! Осанка! Улыбка! Боже мой, какая улыбка!.. Как жаль, что я больше никогда её не…" Он не договорил. И даже не успел додумать. Обречённые мысли прервало что-то молодое и смелое, которое схватило его за лацканы и швырнуло бегом в ту сторону, куда скрылась его прекрасная и таинственная незнакомка.

"Чёрт! Женился, что ли? Растерялся, как первоклассник!" Он всё тянул шею, всё высматривал само совершенство, растаявшее облаком идеала в дымке обычных людей. Тщетно. Отвернулся, потом ещё раз посмотрел – тщетно. Кое-как уговорив себя, Он развернулся и зашагал в общем строе, глядя поверх голов…"

21 марта, пятница

Мне приснилась женщина. С усами.10

Всё же, думаю, что это была не женщина, а девушка. Почти девочка. Разница принципиальная – усы её только-только зарождались и созревали на ней уверенно, как прыщевая подростковая сыпь. Началось с едва заметного пушка, но уже спустя несколько мгновений невинные уста её сокрылись под исключительно пышной меховиной.

Девочка стояла в фате, под руку с каким-то офицером (безусым, кстати) и вся меркла под ветвистыми гирляндами усов, будто углём нарисованных детской ручкой.

Она молча стояла и смотрела на меня. Я тоже смотрел на неё и тоже молчал. Молчал оттого, что мне совершенно нечем было её утешить. И приглашённые вокруг – молчали. Без звуков, без движений ждали, во что выльется наша с ней встречная бледная монументальность. Если и бывает ещё тише, то после смерти.

Ассоциация с кончиной прилипла к сознанию, точно стафилококк на кожу, и превратила забавный сон в кошмарный. Не без доли брезгливости я ощутил, как, повинуясь второму закону Ньютона, со лба, превозмогая рельеф лицевого устройства, к моему подножию устремились борзые капельки пота.

Известно, что при определённых обстоятельствах молчание – золото. Не уверен, входит ли сновидение в число таких обстоятельств, однако наше упрямое безмолвие явно принадлежало к чему-то ценному и постепенно материализовалось в свадебные подарки. Я пригляделся: все они были на моё имя. Но распаковывать их бросился почему-то женишок в аксельбантах. Делал он это второпях – некрасиво, жадно и тоже почему-то молча.

И пока мы с усатой девственницей бестолково молчали друг на друга, её суженый неловкими руками расстроил механизмы всего, что должно было работать, грубой челюстью надкусил всё, что можно было съесть. Помню, я был против его такого поведения. Факт с подарками причинил мне, впечатлительному, желчное расстройство. Молодая же, будто ни при чём, вовсе утаилась под сенью чёрного надгубного боа, разросшегося пуще пальмовых ветвей.