– Бесценна? – попыталась пошутить девушка.

– Неконвертируема скорее. Проще говоря, не подлежит обмену.

– Да, но есть же исключения, должны быть? – потягиваясь пробормотала она.

– Само собой, и немало, но это не ко мне, это в другое учреждение, в обоих смыслах, – путеец, расшевелил палкой тлеющую груду листьев до появления огня и, присев на корточки, продолжил, – ни в коем случае нельзя терять веру в человека, как бы преувеличенно символично это не звучало и, главное, это нужно сделать аксиомой. Я, к примеру, себе такой труд взял, где перед одним нужно покривляться, другого добрым словом приветить, а кому и выпить предложить, – хитро улыбнулся, глядя в глаза девушке.

– Мы кое-кого забыли, – тихо сказала девушка и, улыбнувшись, сбегала и принесла к костру Аркадия Гавриловича, уже более податливого, но все еще так же возмущенного.

Путеец, покачал осуждающе головой:

– Ну вот, такого воина мне развращаешь, поставь его на землю, – и погрозил пальцем, но уже глядя на кота, – а вы что, Аркадий Гаврилович, ведь взрослый кот (чуть было, не сказав «человек») и все на руки норовите залезть?

Кот с понимающим видом выслушал обвинительную речь, тут же быстро выпрямился и демонстративно влез на столб, показывая ничуть не растраченный боевой дух.

– Так-то лучше! – бросил недовольно путеец, пряча улыбку, а девушка, заметив это, только хихикнула и вновь повернулась к костру.

Просидели допоздна, слушая редкий посвист ночных электричек и слабые отзвуки городских голосов, принесенных ветром.

Ночной воздух уронил в атмосферу тонкую острую ноту холодка. Дым, текущий из-под листвы, вился струями бледных спиралей, собираясь вверху будто длинными кудрями седых волос. Чуть поодаль за пустырем кричала потревоженная птица. За серым забором иногда слышались длинные металлические щелчки. Где-то рядом верхние этажи зданий смотрели в налитую мраком даль массой своих квадратных желтых глаз, а со стороны вокзала слышался тихий, вторящий порывам ветра скрип петель не то ворот, не то не плотно запертой двери.

«Фасолевый паяц» и Счастливая чайка

Кассир, Лидия Геннадиевна Косорубова, выделялась из прочего коллектива бухгалтерии особенно склочным и мелочным нравом, что для ее вида деятельности скорее являлось неким оправданием, в котором профессия складывается в характер. Фигуру имела тучную, но ловкости это не убавляло. К юмору относилась категорично, как если бы осмеивали кого-то из коллег или знакомых, полностью поддерживала юмористов, вставляя ремарки, при этом как правило истошно хохоча, в то время когда шутили над ней, воспринимала это резко, не менее истерично ругалась, потом, вдруг превратившись в эталон нравственности, принималась читать нотации смехачам.

Личная жизнь Лидии с некоторых пор приобрела четкий и стабильный фон – она недавно развелась с мужем, который в бытность их сожительства из-под ее гнета периодически уходил в запой, отчего становился бесконтрольным и волевым, и как-то провалившись в него в очередной раз остался там окончательно. Это обстоятельство Лидию не расстроило и не ввергло в тесные объятья хандры и депрессии, ведь она уже давно имела страстные, не сказать нервные отношения с местным охранником. Дело в том, что охранник этот, трудясь еще в молодые годы где-то на севере, вахтовым способом, заработал не только деньги на дом, но и целый набор хронических болезней, в том числе и язву желудка, и с тех пор был обречен на трезвый образ жизни. Как раз это самое, невысокое требование, которое наверняка считается нормой, и сыграло решающую роль в выборе Лидией Николая в качестве партнера, при том что согласие язвенника на отношения имели второстепенный характер, равно как и перечень заболеваний, имеющийся при нем.

В дни выплаты заработной платы, той самой, что вопреки расхожему мнению выдавалась без конверта, в коридоре выстраивалась очередь к окошку кассы, напротив которого и дежурил Липопаев Петр, старший охранник, как гласила узкая нагрудная табличка с белыми буквами на синем фоне.

Внешне Петр производил впечатление человека крепкого. К покатым плечам и высокому росту словно само собой прилагалось малоподвижное практически каменное лицо, а солнцезащитные очки-«капли», стрижка бобрик и сложенные впереди руки, подчеркивали и дополняли облик, и без того стереотипичный насквозь. Образ американского героя одиночки не мог остаться незамеченным, вместе с тем обрекая его носителя на общественное наказание, в его случае в форме хлесткого прозвища, приставшее к нему однажды, но окончательно и бесповоротно. Всякий работник от уборщиц до бухгалтерии знали его как Петьку-Лимпопо. Само собой, так его называли только в отсутствие самого владельца. Кличка эта совершенно естественно имела для Петра обидный характер, кроме всего прочего еще и потому, что указывала на его самое обыкновенное русское рабоче-крестьянское происхождение (наверняка для того и давалась), а ведь судя по стремлению его внешнего образа, в грезах он рассекал на тяжелом мотоцикле по улицам Нью-Йорка или Чикаго, периодически спасал мир, а иногда мимоходом выручал из беды визжащих нервных дамочек, подобно так любимых им персонажам боевиков девяностых.

Порой в процессе выдачи денег что-то иногда случалось. Лидия свободно могла прекратить раздачу наличных, объясняя это всегда одинаково – «технические причины», призывала Петра, что по всей видимости способствовало их скорейшему устранению, запирала при этом дверь и лепила на обратную сторону оконного стекла кассы бумажку с надписью – «ожидайте».

Народ послушно ожидал, но безмолвствовать при этом не собирался. Вся очередь, как водится, скрашивала ожидание крайне весело. Слышались к примеру такие всплески фольклора как: «Лихо косят!» или «Косят лихо, в Лимпопо!», но бывали и более обстоятельные, произносимые зачастую представителями старшего поколения: «Ребята, вы же просто не понимаете, какой одаренный человек нам достался, и в кассовых аппаратах разбирается, и охраняет нас грешных, молодец!», и прочие призывы гордиться тем, что имеют возможность дышать с Петром и Лидией одним воздухом, а иногда даже стоять рядом.

Путеец, хоть и разделял подход толпы к воспитанию этой своеобразной парочки, но примыкать к ней не спешил. Вместо этого предпочитал дожидаться, когда народ получит свое, устроившись вместе с девушкой на площадке, на один лестничный пролет выше этажа, где располагалась касса.

– Странное здание, ни за что бы не подумала, что здесь может быть бухгалтерия и касса, – сказала, посматривая в окно, девушка.

– А, что с ним не так?

– Да как-то заброшенно выглядит, вокруг пусто, такое впечатление оставляет как, может быть, геологическая будка, или нет, знаешь бывают такие домики рядом с маяком? – посмотрела на путейца, он кивнул, упираясь взглядом в пол. – Вот, похоже на это.