— Больше ты нам не помешаешь, — пообещала она и тут же замахнувшись, ударила меня по щеке. Ласка сменилась яростью. Лицо на краткий миг обожгло болью, которая тут же прошла, сменившись онемением. — Бледная тварь! Из-за тебя все сорвалось, а мне пришлось скрываться, как последней...

Лиска снова замахнулась, склоняясь к моему лицу, из-за ворота ее плаща выправилась и качнулась в воздухе цепочка.

— Стоять, — рявкнула фигура.

Замерли все. И Лиска. И я. И даже цепочка с камушком в виде капельки. Черной переливающейся и очень знакомой капельки. Точно такая же сейчас лежала на моей груди. Маскировочный амулет, благодаря которому я смогла стать своей среди людей. А может не только я?

— Аччшша! — прошипела я, язык ворочался с трудом.

— В этом нет смысла, Лиса. Она все равно ничего не чувствует. Не растрачивай ярость попусту.

Пару мгновений мне показалось, что она его не послушает и, вырвавшись, сорвет на мне накопившуюся злость. Но девушке удалось взять себя в руки, и она отстранилась. В поле зрения попал памятный знак, за ним еще один и еще. Дождь разбивался о влажный камень, громыхнуло почти над головой, и шум в ушах сменился звоном.

Я задрожала, вдруг ощутив ледяной холод камня под спиной, сырость и грязь. Место было знакомо. Кладбище на юго-западной окраине Волотков. Я лежала на могильной плите, а над головой возвышался знак Эола с покосившейся медной табличкой, надпись на которой была сейчас неразличима. Место последнего успокоения Орьки-прачки, чей дом использовали для хранения покойников, а могилу видимо приспособили под более интересные нужды.

— Надеюсь, на этот раз никаких ошибок не будет? — строго спросила фигура, поднимая и небрежно комкая в руках или призрачных лапах черно-белую тряпку. Такие еще принято вывешивать на воротах деревень, где резвится проказа, мне доводилось такую видеть… один раз. Я снова вспомнила хутор в лесу, тучи мух, разъезд вирийцев и детские тела в огороде. — Мне нужна одна жертва! Поняла?

Лиска с готовностью кивнула, в изящных пальцах затанцевал тонкий ножик.

— Поняла. Никаких ошибок, мэтр. Даю слово. К утру живых здесь не останется, — девушка рассмеялась. — Верно, дрянь?

Вместо ответа с губ слетела слюна, но вряд ли они впечатлились.

— Залом тебе поможет.

— Мэтр, — возмущенно закричала Лиска. — Только не Залом, уж лучше Теир! А еще лучше, я сама…

— Молчать, — скомандовал маг, оборвав Лиску на полуслове. — Это не предложение, это приказ, мне не нужны осечки.

— Но мэтр, Теир справился бы не хуже.

— Справился бы, но сейчас он пытается докричаться до Эола. Но тот, как водится, занят. Залом, — позвала фигура, и кто-то встал у меня за головой. Я не видела его, но чувствовала. — И помните, с третьим молотом Эола! Не раньше и не позже! Одна жертва. Подойдет любой из этих крестьян. Ясно?

— Ясно, — недовольно ответила Лиска. — А почему не она? — она пихнула меня рукой в бок.

— Потому что, — весомо ответила фигура. — Распоряжение самого, — и стала удаляться. И вместе с ней отдалялся ужас, как ледяная рука, стиснувшая сердце, постепенно разжимается, и с каждой секундой становится легче дышать. Кожу начало покалывать…

Стоящий за головой Залом, или как там его, двинулся в сторону. Холодные капли текли по моему лицу, забирались под одежду. Лиска встала, я видела, что она недовольна, видела это в ее чуть напряженной позе, скупой стиснутой линии рта. Ее силуэт на несколько мгновений скрылся за струями воды. Странно, я была уверена, что как только этот «мэтр» уйдет, девушка отведет на мне душу.

Залом подошел ближе, словно нарочно, показываясь на глаза. Высокий широкоплечий…

— Тысссс, — зашипела я, разглядев лицо.

Удивительно гладкое, знакомое и незнакомое одновременно. Казум-мельник, Казум-старший Волотков, Казум, что ходил за нами по пятам. Казум и совсем не Казум.

Что это? На него наложили чары? Опоили?

Мужчина скользнул застывшим взглядом снулой рыбы по моему лицу, груди, рукам. И склонился к животу, где тут же поселилась сосущее чувство беспомощности, коснулся лежащей рядом руки. Я снова увидела пятно рыжей грязи на его домотканых штанах.

Я ведь уже видела его, именно этого Казума-Залома, видела у того дома и помнится, удивилась равнодушному взгляду.

Ладонь кольнуло, раз, второй третий… А потом боль острой иглой вошла в палец, коснулась кости и заставила меня мысленно заорать. На деле же вышло уже привычное:

— Аххшшшш!!!!

Помилуй, Эол, спаси и сохрани!

Залом выпрямился, в узловатых пальцах была зажато толстое сапожное шило. Дождь быстро смывал с острия капли крови. Улыбаясь, мужчина, взял мою руку в свою, поднял, так чтобы я ее видела, и вогнал шило под ноготь большого пальца.

Я кричала как никогда в жизни. А они не слышали. Орала, металась, запертая в неподвижном теле, издавая шипящие невнятные звуки.

— Ты что творишь, идиот? — закричала на так похожего на Казума мужчину Лиска и дернула за руку, заставляя отпустить мою ладонь.

Рука упала, вместе с воткнутым шилом. Рукоять стукнулась о камень, посылая новую волну боли в обездвиженное тело. Я скулила, и вместе со мной скулила моя кошка, та самая худая и облезлая, та самая, что так хотела убежать в лес и спрятаться, только ее скулеж чередовался с рычанием.