— А вот это предоставь мне,— Вит шагнул к могиле, вернее — к Лиске, словно возле мертвеца у них была назначена встреча.

… девушка сплюнула, изо рта на траву упал зуб, дождь быстро смывал текущую кровь. Взгляд снова метнулся к телу Залома, но я заставила себя отвернуться. Не сейчас. И не здесь. А может, и вообще никогда, если дасу все же пройдет сквозь открытую дверь. Вит прав, сейчас не время. Он всегда прав, даже когда поднимает руку и ласково касается лица девушки, а глаза снова загораются алым. Если он сейчас будет облизывать ей лицо, я закричу. И вряд ли потом смогу сказать что-то осмысленное.

Но закричала Лиска. От боли. Когда тонкие красные линии потянулись от кудесника и впились в лицо девушке, забираясь под кожу. Стоп. Я на самом деле это вижу или ливень играет со мной злые шутки? Небо разочарованно заворчало.

— Где вы откроете проход? — спросил Вит, и нити чуть шевельнулись. — Где и чем? Что будет ключом?

Рыжая вздрогнула, замотала головой, словно кукла-марионетка, подвешенная на алых истончающихся нитях, которые настолько тонкие, что вот-вот порвутся.

Она отступила на шаг, всего на шаг. Раздался едва слышный треск. В ее руке осталась покачивающаяся тесемка. Наши девки на таких обереги от сглаза таскают. Казум-Залом тоже таскал. Только не оберег, а черную капельку амулета, на которую я вытаращила глаза. Маскировочный амулет! Еще один!

Я опустила взгляд на мертвого мужчину. Черты мельника исчезали, как исчезает к полудню утренняя роса. Лицо Залома было иным. И абсолютно незнакомым. Ничем не примечательный мужчина. Мокрые русые волосы казались почти черными, распахнутые глаза заливали дождь и кровь.

Лишь кровь не изменилась.

— Где вы откроете проход? — снова спросил чернокнижник и пошевелил пальцами, ему не было дела до амулетов.

Лиска захлебнулась криком. Амулет выскользнул из ее руки и упал в грязь.

Сколько таких черных капелек «ходит» по Тарии? Одна у меня, одна у Лиски, одна у Залома. Я не спрашиваю зачем, потому что ответ очевиден. Именно так они приносили жертвы. Какой селянин откажется прогуляться со старшим до околицы? Залом был «своим».

Откуда они их взяли? Как один из артефактов попал к Дамиру? И куда пропал сам действительный?

— Ну, — поторопил Вит, давая рыжей краткую передышку от боли.

— Там! — выдохнула она. — Там, у колодца Гнуса-плетельщика.

— Ключ?

— Нееее,— простонала Лиска.

— Ключ! — потребовал чернокнижник.

— Не знаю!

Магические ниточки вздрогнули и стали жесткими, словно их окунули в крахмал и высушили…

— Не знаю! — завыла девушка. — С прошлого раза, когда псише попало к девчонке, мэтр сказал, что не моего ума дела, — выкрикнула она и стала повторять:— Не знаю! Не знаю! Не знаю!

Нити оборвались с сухим хрустом, как ветки собранного в засушливое лето хвороста, голова рыжей безвольно повисла, ноги разъехались. Вит разжал руку, и девушка упала в кладбищенскую грязь.

И тут в Волотках завыли собаки.

— Канал открыт, — повернулся ко мне Вит. — И дасу уже вступил на него. Времени почти не осталось, — он схватил упавшую Лиску за волосы, приподнял и приказал:— Показывай, где там живет ваш Гнус и что плетет. У меня не то настроение, чтобы ходить по гостям и спрашивать дорогу. А-ка! — рявкнул он, заставляя рыжую встать. — Бегом.

Грязь чавкала под ногами, Лиска периодически что-то подвывала, два раза падала, когда вириец тащил ее за собой, словно куль с мукой или волокушу, не замедляясь ни на секунду и не думая, что рядом с ним живой человек.

В одном из амбаров с распахнутой дверью, горела лучина, давая скудный размытый свет. Задумчиво жующая траву коза проводила нас равнодушным взглядом. Самая мирная картина, которую можно представить в дождливый летний день. Где-то квохтали куры. И выли собаки.

Раздался тихий, на грани слышимости, свист, Вит отпустил волосы Лиски, та упала в грязь лицом и, кажется, даже не собиралась подниматься, лишь повернула голову, судорожно, часто дыша.

— Ты долго, — прошептал, появившийся из темноты Рион, только я заметила, как из руки вирийца исчезло какое-то переливающееся заклинание, которое едва не полетело в голову чаровнику. — Нашел Айку? — парень пригляделся к Лиске, нахмурился, поднял голову и, наконец, увидел меня. — Во имя, Эола, что произошло?

— Я не верю, в Эола, — ответил Вит.

— Да какая разница! — выкрикнул Рион. — Айка, ты как?

— Если еще стоит, значит, царапина, иначе давно бы уже лежала на обочине, — не дал ответить мне чернокнижник.

Не знаю, что меня так зацепило в его словах, может легкость, с которой он их произнес, а может, злость, но… После этого я, наконец, смогла опустить глаза и подцепив сырую, надорванную у ворота, рубаху, посмотрела на рану. Не скажу, что царапина и не скажу, что маленькая, но жить буду.