В тот день мама была на работе, а я валялся последние дни после гриппа. Был уже здоров, как конь, и потихоньку возился на кухне – готовил ужин и наводил порядки. Таня пришла с полной сумкой всякой еды, вывалила «дары» на стол и умиленно восторгалась, какой я молодец и настоящий мужчина, потому что прикручиваю дверцу кухонного ящика. Потом вызвалась сделать мне чай, схватила чайник – и окатила меня водой. Потом сама же потянулась «помогать снимать футболку». Потом сама же стала меня гладить по груди и животу, и говорить, как я возмужал. Помню, что мне было страшно, потому что мне было четырнадцать, и хоть к тому времени я сильно обогнал многих сверстников в росте и физическом развитии, никаких отношений с девочками у меня еще не было. Так, слюнявые поцелуи в игре «в бутылочку». Но еще больше я боялся показать свой страх, потому что тогда мне еще хотелось верить, что на самом деле добрая тетка не пристает ко мне, и если я что-то ляпну против – она подумает, что я мелкий извращенец. Я продолжал так думать, даже когда она стащила с меня штаны – прямо на кухне. И когда мяла руками мой член, мне было страшно, а ни хера не приятно от того, что мне, похоже, обломится секс со взрослой бабой.

А потом, когда она утащила меня в постель, постоянно гладя по голове и приговаривая, какой же я красивый и славный, у меня случился первый в жизни секс. Я лежал на спине, Таня была сверху и просто брала, что ей нужно, потому что в тот момент я понял: голова и головка вполне неплохо работают отдельно друг от друга. И что пока тетка удовлетворят мной свою похоть, я могу думать о книгах и фильмах.

Хуже всего было потом, когда Таня ушла и вечером мать вернулась с работы. Мне казалось, что у меня на лбу написано все случившееся, и что стоит мне высунуть нос из-под одеяла – она все узнает, и выглядеть это будет так, будто я виноват. Поэтому я трусливо провалялся в постели весь вечер и всю ночь, почти без сна. У на следующий день снова пришла Таня и все повторилось. День за днем, месяц за месяцем, до моего окончания школы. Она приводила своего усатого генерала на все семейные торжества, дарила «любимому племяннику» дорогие подарки и вела себя, как ни в чем не бывало, и никто ничего не замечал. И со стороны наши с ней «свидания» выглядели именно тем, чем в итоге являлись – сексом за деньги. Она давала что-то, я взамен давал себя, и меня не побили камнями и не разъебашила молния, и даже член волдырями не покрылся.

Не могу точно назвать день, когда я принял подобный вид отношений за аксиому, но он точно был. Ведь потом, когда Инна недвусмысленно намекнула, то готова заплатит за секс со мной, я только мысленно сказал: «Ну чё, ок, подумаешь». Я был готов к товарно-денежным отношениям, как бывает готов стать ингредиентом оливье вареный картофель: бери и делай, что хочешь.

— Руслан, возможно, я немного поторопилась… - краем уха слышу ее невнятное блеяние.

Хочу сказать, что «поторопилась» - не то слово, которым называют совращение несовершеннолетнего, но дверь в палату открывается и внутрь ныряет мой Кот.

Я замечаю, что он на шлейке и с ошейником только после того, как следом заходит Кошка.

В белой кудрявой меховой жилетке почти до колен, алом свитере под горло, джинсах и сапожках. В очках, в которых похожа на старую Тортиллу и за которыми почти не видно ее лицо.

«Сними их», - прошу ее мысленно, и Кошка тут же задирает очки на макушку.

Снова на ней ноль макияжа – безупречное белое лицо, чище, чем нетронутый холст. Только подсохшие ранки на губах выделятся на светло-розовой коже тремя темными пятнышками.

Следом забегает куча санитарок, врач, какие-то левые бабы, которых я вообще не знаю, и вся разношерстная компания обрушивает на мою Кошку поток ругательств и претензий: куда это она, без разрешения, да еще с котом, без халата и бахил.

А я потихоньку смеюсь, хоть каждый вздох – это жуткая резь в груди.

Кошка в мятом халате и синем целлофане на ее сапогах, которые стоят больше, чем весь здешний персонал зарабатывает за месяц. Я бы не отказался посмотреть на это зрелище.

— Первый раз вижу тебя в постели, - говорит Эвелина так спокойно, будто ей плевать на все: и на базар в палате, и на «красоту» у меня по всей роже.

— Ну и как? Хорош?

— На троечку, - пытается сдержать улыбку она. – Надо будет повторить без бинтов и на мягких покрывалах.

— Только я сверху, - подыгрываю ей.

Блядь! Это так странно: она просто здесь – и мне кажется, что вот теперь я бы точно встал и меньше, чем за десять минут, если бы только котяра не запрыгнул на меня и не начал тереться мордой о пластырь под глазом.

— Вам нельзя здесь быть. – Мой лечащий врач влезает между нами, и смотрит на Эвелину, словно на вредную бактерию.

— Мне можно и нужно здесь быть, - спокойно произносит она и так же спокойно просит его выдворить посторонних из палаты, потому что мне нужен покой, а не кумушки с пересудами.

Как ни странно, он тут же выдворяет всех вон, и сам закрывает дверь, прикрикивая на персонал, что раз им нечем заняться, то он устроит обход и проверит рабочие места и карты пациентов. А Эвелина подходит к кровати и отстегивает карабин с кошачьей шлейки. Вручает мне поводок и плавно гладит Кота по голове. Я совсем не удивлен, что мой неласковый мужик тут же сам тычет морду ей в ладонь, жмурясь в самой подхалимской кошачьей манере. Он даже меня никогда так не провоцировал на порцию ласки.