Мой первый реальный сон в человеческом теле; мое первое утро… Это Косте все равно; его мозг работал параллельно с моим, соображая, как ему быть с Энжи и Снежаной. А я задернул шторы, – пусть Анжела выспится; я чувствовал, что это ей необходимо. Тогда я еще не знал, что она приняла снотворное, – иначе просто не заснула бы вот так спокойно рядом с предметом своей мечты, внезапно сбывшейся в этот, – то ли кошмарный, то ли прекрасный, – вечер. Я просто знал, что нужно дать ей проспать хоть весь этот день.

А мне нужно выйти на улицу; без всякой мысли, ни о чем не думая; ощутить себя живым и праздным… и пусть Костя разбирается с женой и другими проблемами, – а я буду тихо сидеть в уголке его души, молчать и наблюдать жизнь…

В дверь тихо постучали; скорее всего, уже не в первый раз. Я приоткрыл дверь; молодая востроносая и симпатичная горничная приветливо улыбнулась; я приложил палец к губам, шепотом попросил не будить Анжелу, но периодически заглядывать; а также принести завтрак, когда она проснется, и передать ей, что я скоро вернусь. В этом мы с Костей были единодушны. О деньгах я не думал но решил понаблюдать за тем, как Костя будет оплачивать счета банковской картой; это мне пригодится.

Костя вышел из гостиницы; широкий и шумный проспект был залит безжалостным утренним солнцем, но воздух был еще по-весеннему свеж; а липовая аллея, ведущая к киоску, где можно было приобрести сигареты, – давала благословенную тень; еще маленькие, прозрачно-зеленые листочки пахли так, что воздух хотелось пить. Весна кружила головы…

Точнее, это у меня был щенячий восторг, который, в какой-то мере, передавался и Косте, конечно. Он собирался встретиться с Владимиром: поговорить о Снежане, Анжеле, обсудить концерт, – спокойно, без насмешек Николая.

Эмоции, – как это всегда бывает по утрам, – слегка улеглись, и сейчас выходка жены уже не казалась ему преступлением; а ссориться с ее отцом совершенно не хотелось. Конечно, сейчас уже протекция группе не была столь важна, но в том-то и дело. Сейчас это будет выглядеть, что он использовал авторитет тестя, пока не был раскручен; а когда тот практически стал не нужен, – бросил жену и ребенка. Даже собственная совесть говорит именно так, – хотя кому, как ни Косте, знать правду. Но совпадение получается отвратительное… а совесть у Кости имелась, – не был он наглым «зазвездившимся» товарищем, несмотря на популярность. Кроме того, вместо помощи, от обиженного тестя могут посыпаться и неприятности…

С этими невеселыми мыслями Константин миновал перекресток, спустился по узкой, пока еще малолюдной улочке к набережной. Ему хотелось побыть одному, покурить и подумать, – вместо того, чтобы сразу заказать такси до студии, где наверняка уже ожидает Владимир. За такую роскошь он мог поплатиться встречами с поклонницами, но, как правило, в это время суток их не бывает, – заняты люди: кто на работе, кто на учебе, кто спит.

Зато, вместо толпы фанаток, – из-за куста акации выскочила совершенно черная, гладкая и блестящая на солнце кошка; и, вместо того, чтоб спокойно перебежать Косте дорогу, – остановилась прямо перед ним; уставилась зелеными глазищами, и нагло мявкнула. Костя вздрогнул от неожиданности, пробормотал:

– Так оголодала, что ли… Ну, нет у меня ничего, киса…

Кошка снова издала мерзкое мявканье, похожее на ехидный смех, затем презрительно повернулась к Косте хвостом, – и скрылась на противоположной стороне дорожки. Солнце к тому времени начало заволакивать облаками….

Я, конечно, прекрасно понимал, что кошка обращалась не к Косте, – но не мог я пока вернуться! Никак не мог. Анжела любила Костю. Я любил Анжелу. Для меня встреча с ней была не знакомством, а узнаванием. Я знал, что мне нужна она одна во всем мире… или мирах? Хотелось спросить – какой же сейчас, все-таки, год. Но, – у кого? Костя не думал об этом, и прочесть в его мыслях я не мог. Насколько я мог судить, был несколько более ранний временной период , чем тот, где обитали мы с Астарием: лет 10–15–30 назад. Приличный срок в человеческой жизни.

Покинь я Костино тело сейчас, – потеряю Анжелу навсегда, не зная точного места и времени событий, если только, конечно, Астарию не захочется помочь мне. Но не мог я позволить себе зависеть только от причуд старика. Хотя, даже если, допустим, – я найду ее позже, но буду находиться в другом теле, – она ведь любит Костю. Но не могу же я вечно быть Костей? Что же придумать?

Раздался резкий визг тормозов. Костя мгновенно подался назад, оказавшись на тротуаре, с которого, уже было шагнул на переход под красный свет светофора (вот чем опасно вторжение чуждого, – да еще такого тормознутого, и влюбленного, как мое, – сознания).

Спасибо реакции Кости, и водителя синего москвича. Тот, кстати, возмущенно гуднул, обернулся, сурово погрозил мне (в его жесте мне померещился Астарий), – и умчался.

Теперь уже все небо покрылось тучами, начался дождь. Сначала посыпали редкие капли; затем все сильней и сильней. Костя шагнул под козырек серой пятиэтажки с зеленой вывеской: «Аптека»; огляделся. Сразу же за рекламным щитом с улыбающимся стариком (мне показалось, или он вылитый Астарий? Не показалось, – старик подмигнул мне) и надписью: «Винпоцетин. Его вы не забудете никогда!», находился телефон-автомат. Пока Костя набирал номер такси, – я читал нацарапанное рядом с телефоном: «Лена-дура», «Вовчик казел», «Леша», обведенное сердечком, – без пояснений, и, – кроме них, – стандартных и радующих сердце, – несколько иное: «возвращайся же, кретин». Что из вышеперечисленного явно имело отношение ко мне, сомнений не вызывало.