Играли ещё три раунда: первый был за Максимилианом, второй – за Флинном и последний – опять за Шелой. Ставили всякую мелочь: от золотых монет до серебряных брошей и жемчужных нитей. После разминки к игре присоединились и двое неприметных дружков Флинна, Ланс принёс табак и янтарку* двадцатилетней выдержки, и, как только первые клубы дыма были пущены в потолок, а в низких широких бокалах заволновался карамельного цвета алкоголь, игра пошла веселее. 

Монеты на стол кидались уже поболее номиналом и потяжелее весом. Сыпались кольца, но Флинн всё больше морщился, хоть и старательно скрывал недовольство: камни все были не те – обычные, такие, которые можно легко купить у любого ювелира. 

– Чёрный оникс и к нему в довесок ваши запонки, милорд, что вы мне на днях проиграли. 

Флинн бросил к груде золота свою долю и начал сдавать. 

– Отвечаю золотом, – сквозь зубы, в которых была зажата дымящая сигара, процедил Эйгон, схватил выпавшее ему и открылся, не глядя. 

– Фортуна совсем от вас отвернулась, – покачал головой Флинн, загребая выигранное. – Может, прогневали чем?

– Не везёт в картах, повезёт с девственницами, – подмигнул Эйгон, взял бокал с янтаркой, вальяжно откинулся в кресле, искоса наблюдая, как Флинн тасует колоду для начала следующей раздачи, отхлебнул и снова закурил. 

– Проиграешься с концами – никому нужен не будешь, – подколол друга Макс.

– Так уж и никому, – перебила брата Шела. 

Дразня собравшихся золотыми локонами, девушка медленно подошла к Эйгону и, намереваясь кокетливо присесть ему на колено, дёрнула на себя юбку платья, приподнимая её. Топтавшийся у стола Ланс под ноги не смотрел, составлял пустые бокалы на поднос и, что там крутится под сапогами – расшитый ли цветами и огненными птицами подол или просто камень, – разглядеть не мог. А потому, когда пол вдруг вырвался из-под левой пятки, затрещал и пошёл по швам, Ланс успел ухватиться свободной рукой за край стола, чтобы устоять, но вот поднос удержать не получилось. Серебро вместе с толстым стеклом рухнуло на пол и загремело, барахтаясь в осколках и недопитом янтаре. 

От внезапного грохота вздрогнули все. Шела упала в объятия Эйгона – кресло не выдержало и покачнулось, утягивая обоих на пол. Ещё звон разбитого стекла – это Эйгон выронил бокал, и тот разлетелся вдребезги, а на залитой сладковатой карамелью рубашке прямо на груди красовалась дырка, оставленная выпавшей изо рта сигарой. 

Ланс заохал, разрываясь, куда бросаться в первую очередь: к запутавшейся в юбках и растрепанных волосах Шеле; к хозяину, растерянно сидевшему на полу и смахивающему снятым шейным платком липкие капли на пол; или к валявшимся повсюду осколкам, хрустевшим под каблуками сапог Флинна и его помощников, ринувшихся помогать – в первую очередь, конечно, даме – встать на ноги, а заодно и воспользоваться шансом прикоснуться к гладкой, безупречной, персикового цвета коже, неистово дразнящей ароматом королевской ванили. 

От разлетевшегося по всему замку грохота подскочила и Арлина, упорно продолжавшая возиться с эликсиром в кабинете Тайернака, и даже чуть не уронила черпак, которым старательно мешала прозрачное зелье в котле. 

– И знать не желаю, что там творится, – буркнула она, поджав губы. – Так что там дальше про тех бородатых чародеев?

– Древних, – поправил Грибо, послюнявил коготь и перевернул страницу. – Тут ещё много чего про них написано. Магистры-историки постарались, свой вклад внесли, поначеркали всякой чуши и просто записи на полях оставили, но вот хозяин постоянно перечитывал одни и те же строчки. Вот они. 

Новая волна звона разбитого стекла и заливистый смех не позволили Грибо и слова прочесть, а Арлина с досады швырнула черпак на стол, выключила горелку и бухнулась в кресло. 

– Невозможно сосредоточиться... – прошипела она. 

– Хозяин решил развлечься, – оправдывался за Эйгона Грибо, – а коль тебе неймется, сходила бы да присоединилась к ним. Сколько можно у этого котла торчать? Скоро надышишься парами так, что еле ноги волочить будешь. 

– Вот ещё, – фыркнула та. – Находиться рядом с ним мне не только неинтересно, а элементарно противно. А узнай я, что он там творит, стало бы ещё противнее. 

– Так в чём же дело?! – воскликнул горгулья. – Узнать проще простого. У самого лапы чесались, да как-то стыдно было одному. А если ты присоединишься... 

– И шага в ту комнату не ступлю! – отрезала Арлина. – Даже не уговаривай. 

– Так я тем более!

Грибо сорвался с места и, наступая на собственные лапы и крылья, заторопился к дальней стене, сдернул с неё пыльный гобелен, на котором поднимающийся из белой пены морской чёрт распушил в разные стороны усы, раскрыл пасть, высунул язык и готовился проглотить попавший в водоворот корабль. Гобелен осел на пол, пасть чудовища захлопнулась, язык был прикушен, кораблик накрыло волной, а пыль поднялась такая, что Грибо зажал когтями нос, чтобы не расчихаться. В самом сердце стены, как раз в том месте, на которое приходилась сотканная водяная воронка, зияла дырка. Не сказать, чтобы большая, но и не незаметная. Достаточная для того, чтобы прильнуть к ней глазом и разглядеть всё-всё, что творится в соседней комнате. А той комнатой была гостиная. 

– Это я случайно проткнул ещё лет пять назад. Хорошо, хозяина дома не было и гобелен в чулане подходящий нашёлся, – оправдывался Грибо, придвигая к стене тяжёлое кресло, взбираясь на него и прилипая глазом к дырке. 

– А с той стороны не заметно что ли? 

– С той стороны картина, и дырка прямо на глаз прапрадеда милорда приходится. 

– Дай-ка посмотреть. 

Арлина подскочила к креслу, стащила с него Грибо, забралась сама и припала глазом к отверстию. 

– Эй, а я? – возмутился горгулья.