оказались без надобности, а семьи как-то прокормить потребно…

— Какая душераздирающая история, — оборвал поток оправданий висельник и притворно смахнул воображаемую слезу. — Может руку все же отдать? Или еще и вторую оторвать? Ну, на прокорм голодающих семей. Хотя вряд ли их обрадует смерть кормильцев после того, как стража поймает вас с отрезанными руками и повесит рядом со мной на ветку. Да и я почему-то не в восторге от возможного соседства с трупами докучливых лесорубов.

Бородач разделял чувства висельника. На его лице, сведенном жуткой гримасой, выражался далеко не восторг.

— Какой скучный ты собеседник. Хоть бы промычал в ответ. Впрочем, мне не до тебя. Забирай этого любителя кустов и проваливайте сушить портки. Ну, чего расселся, бодрее!

Услышанные слова помалу пробирались в помутившееся сознание бородатого. Не помня себя от страха, он выгреб из-под колких веток терновника обессилевшего детину и они дружно побрели к дороге.

— Ах да, напоследок. Рука повешенного не способна навеять сон, даже если сжечь ее дотла. Проще угореть, чем заснуть среди такого смрада. Наверняка говорю, уж мне-то можно верить, — разразился напутственной речью висельник.

Удалявшаяся парочка подхватить разговор не пожелала, лишь ускорила шаг и вскоре утонула во мраке ночи. Висельник не ждал ответа, и принялся возвращать руке былой облик. Приставленный палец на диво прочно прирос к прежнему месту. Он уверенно держался, пока висельник лез обратно в петлю, цепляясь за бугристую кору дуба.

Недолго провозившись с загрубевшей веревкой, мертвец вновь повис недвижным мешком. Более никто не смел беспокоить его до самого утра, когда на перепутье появился одинокий странник.

Восточный край неба чуть посветлел и дорога в поля была еще глуха и безлюдна. Только опасливый взгляд странника блуждал по ней, опережая спешную поступь запыленных сапог. Измятый плащ неудачно скроил из его стройной фигуры грузное пугало. Под глубоким капюшоном едва рисовался тонкий абрис лица.

Промешкав у обочины, странник решительно ступил в полумрак зарослей. Он придирчиво оглядел облысевший дуб и устремился прямиком к висельнику.

— Довольно болтаться без дела, пошли, — обращаясь неведомо к кому, выдал странник.

Ответом ему было ночное безмолвие, да тайное лепетание южного ветерка в листве.

— Прекрати прикидываться. На сей раз я не куплюсь на то, что спутал повешенных. Вороны тебя выдают, — настойчивым баритоном сказал странник и рукой хлопнул мертвеца по голени.

Тот бойко отозвался на призыв. Одним движением распустил узел петли,

вторым извернулся, в стремлении высвободить истертую шею. И вот висельник уже утвердился на ногах, кашлем прочищая сдавленное горло:

— Кхе-кхе. Гадские птицы, кха… Вечно посягают на самые смачные куски.

— Избавь меня от подробностей твоих взаимоотношений с воронами. Лучше скажи, видел проклятие? — никак не выказав удивления от внезапного воскрешения мертвеца, осведомился странник.

— Нет, вы поглядите на него! Ни тебе доброго утра, ни как тебе виселось последние два дня. Ты смыслишь, как неизъяснимо тоскливо изображать из себя недвижный тюфяк на потребу голытьбе и хищным птицам, — сипло изливал душу висельник.

— Судя по птицам тебе было отнюдь не тоскливо. Надеюсь, голытьба не разделила их судьбы? — соболезнующе глядя на десяток безголовых ворон, возразил странник.

— Как тебе сказать. За душевное их самочувствие я поручиться не возьмусь. Но конечности у них все были в наличии, когда они сообразили дать деру, — пояснил висельник, вальяжно опершись о кряжистый ствол.

— Взялся старые штуки откалывать?

— Нет, Пол-лица, сам посуди, что мне оставалось. Они домогались до моего пальца, — вознегодовал висельник, веско тыча пострадавшей рукой под нос тому, кого величали Пол-лица.

— Если уж по чести, то палец не твой. И не стоит препираться. Ответь наконец, приметил откуда приходит проклятие? — деликатно воротя физиономию от бескровной пятерни, вопросил Пол-лица с тяжелым вздохом.

— Полная тишь. Сплошные землепашцы, пастухи, гонящие на выпас стада и сельские пейзажи. Протухнуть можно. К тому же отсюда скверно видно, надо было повеситься ближе к дороге, — деловито рассудил мертвец.

— Не постигаю! От деревни до перепутья ясный след, а после, как корова слизнула. Должно же было здесь проклятие пройти. Ну, некуда ему деваться, — Пол-лица досадливо пнул пень.

— А ежели след путает проезжий люд. За день не по разу путники весь перекресток исхаживают.

— Вместе с зарей и в предвечерье свеженький след появляется, словно по часам. Некому в это глухое время его путать. Может проклятие липового мертвеца почуяло и держалось в стороне. Кроме этих охотников до чужих пальцев тебя никто не раскрыл?