Шрифт:
— Я люблю тебя, — в который раз прошептал ей на ухо. Но ответа не услышал, как и раньше. Она лишь улыбнулась, встала с постели и подошла к окну. Гибкий стан при свете луны манил ещё сильнее. Она долго молчала.
— Анхель?
— Завтра, — в её голосе послышалась сталь, — ты убьёшь всех, кто появится у тебя на пути.
Сердце упало куда-то вниз.
— Ч-что? — я попытался подняться, но тело будто сковали тяжелейшие оковы.
Женщина обернулась и начала двигаться ко мне. Когда её лицо осветили зажжённые свечи, я ужаснулся. Это была не та красавица, которой признался минуту назад в своих чувствах. Черты стали резкими, угловатыми. Вместо пухлых губ, которые так приятно было целовать, теперь кривились в усмешке две тонкие линии.
— Кто ты?!
— Твоя любовь, — она поцеловала меня, но уже совершенно иначе. Холодно, настойчиво, безразлично. Я почувствовал озноб и стал проваливаться во тьму. — Теперь ты будешь послушным мальчиком и сделаешь мне приятно. Дальше пришло забвение.
Первое, что почувствовал, приходя в сознание, был спёртый воздух с примешанным резким запахом мочи. В висках пульсировала боль, не позволяющая открыть глаза. Демоны, где же я? Совершенно ничего не помню. Попытался встать и услышал звон цепей. Слишком близко. Найдя в себе силы, разлепил веки и увидел на своих запястьях кандалы. Что? Резко поднялся на ноги, но головокружение заставило вновь сесть.
— Очнулся? — послышался рядом знакомый, но почему-то мертвенно спокойный голос.
Я осмотрелся и увидел справа, за железной решёткой, стоящего Родогарна, скрестившего руки на груди. Его лицо было бледным, как у трупа.
— Гарн, что… по каким таким заслугам я в тюрьме, да ещё и на цепь посажен?!
— Лекарь говорил, что, очнувшись, ты сначала ничего не будешь помнить.
— Что я должен помнить? Началась война. В ночь перед наступлением я был с Анхель, а потом…
— Ну же, Магс, что же случилось потом? — я точно уверен, что послышался скрип зубов.
Не помню. Пустота. Чистый лист.
Внезапно я увидел лицо Анхель, но оно было чужим. Черты, вызывающие отвращение, глаза, в которых плескалась злость, тонкие губы. Она что-то говорит… Вспомнил. «Теперь ты будешь послушным мальчиком и сделаешь мне приятно». Что я должен был сделать? В памяти всплывают другие слова: «завтра ты убьёшь всех, кто появится у тебя на пути».
Нет! Не может этого быть!
— Скажи, наконец, чем закончилась война? Я сделал нечто ужасное?!
— Да, — прозвучал вердикт.
В памяти возник Грисард: он кричит, машет руками, пытаясь донести до меня что-то важное. Я не понимаю слов. Потом вижу его чистые глаза, в которых живёт надежда, но через секунду она гаснет вместе… вместе с жизнью. Теперь потускневшие глаза цвета моря смотрят в никуда… почему?
— Где он?! Где Грис?!
— Мёртв. Ты убил его, — эти слова заставили сердце бешено забиться. Мир уменьшился до размеров тюремной камеры. Стало нечем дышать. Я глотал воздух, как выброшенная на берег рыба.
— Нет! Я не мог! — кричал я, мечась, как зверь в клетке.
— Ещё перебил половину нашего войска. Твоя ненаглядная оказалась паршивой овцой, но умудрённой опытом и наделённой силой. Она приворожила тебя и внушила, что бы ты убил… — он замолчал, отвернувшись на несколько секунд, — всех. А Грис пытался помешать тебе. Не смог. Заклинание этой стервы было высокого уровня. Ты не видел перед собой лиц, не мог противиться её воле. Поэтому, разобравшись во всем, суд пришёл к выводу, что ты не виновен. Тебя оправдали и завтра выпустят. А Анхель поймали. Её головка ещё вчера слетела с плеч.
— Я виноват. Я должен был понять, — шептал я сам себе, сидя в углу на полу, держась руками за голову. Казалось, я лечу в пропасть.
— Ей было больше пятисот лет. Ты не мог.
На следующий день меня выпустили, и я сразу поспешил туда, где был похоронен мой друг. Стоя на коленях у могилы, я молил о прощении, которое никогда не дам сам себе.
Так произошёл случай, во второй раз изменивший мою жизнь в корне.
Новое чувство
Магнус
Повисла долгая гнетущая тишина. Я не мог вымолвить и слова. На долю секунды показалось, что меня оставили в комнате одного со своими демонами, но это было ошибочным предположением. Родогарн стоял, облокотившись спиной о подоконник, отвернув взгляд в сторону. Бледный, опечаленный и выбитый из колеи. Как тогда…
— Зачем? — еле слышно промолвил он и замолчал. Потом посмотрел на меня глазами, в которых я увидел боль и злость. Но злился он не на меня, а на имя, слетевшее с моих губ после веков молчания. — Зачем ты произнёс его?