Люба помогла подруге с приготовлениями к празднику. – Завтра наконец-то все съедутся! – сказала Римма, поставив в холодильник последнюю полную кастрюлю. – Спасибо тебе, Любаня! Без тебя не управилась бы.

– Да не за что! – улыбнулась женщина. – Ты мне лучше скажи, когда ты своим сообщишь о болезни?

– Ну, не под елочку же им такой «сюрприз» положить? Сразу после праздника, – пообещала Римма.

– И в больницу тоже?

– Конечно! Кто знает, сколько мне на веку праздников осталось? – грустно произнесла Римма.

– Начинается! Ты говоришь как старая бабка! – нарочито весело сказала Люба.

– Ты не права, стать старухой мне не придется, и в этом мое преимущество.

– Как это все ужасно! – дрогнувшим голосом произнесла Люба. – Я до сих пор не верю!

Она обняла Римму за плечи, наклонила голову к ее голове.

– И не говори! – согласилась Римма. – Люба, я вот думаю о том, что этот мир был до меня, есть и будет после. Люди рождаются для того, чтобы побывать гостями в нем и через некий промежуток времени уйти. Зачем мы тогда живем? Суетимся, работаем, растим детей, занимаемся любовью, спим, едим – и все это ради чего? Чтобы когда-то стать кормом для червей? Выходит, что жизнь – это испытание нас на прочность?

– Ты говоришь страшные вещи, – задумчиво произнесла Люба и прижалась к подруге.

– Я говорю то, о чем мы стараемся не думать, но все прекрасно понимаем, что мы рождены для того, чтобы умереть. Мы не говорим об этом, боимся пускать такие мысли в голову, чтобы они не материализовались, а в это время проходит наша жизнь, часики отсчитывают обратный ход, начиная от дня нашего рождения.

– Часы приближают нас к смерти? Я никогда не думала об этом.

– Все так, не ты одна. Давай не произносить это страшное слово, – попросила Римма. – Мне казалось, что я уже имею право говорить все, о чем думаю, и не бояться, но это слово… Оно такое ужасное, как и сама жизнь.

– Говорят, что надо радоваться жизни.

– Это для самообмана, чтобы не думать о своей кончине.

– Почему? Почему жизнь такая жестокая? – У Любы из глаз покатились слезы.

Она пыталась сдержать себя, но было поздно. Мысли подруги навеяли грусть и отчаяние, и Люба расплакалась, уткнувшись Римме в плечо. Она ощутила, как содрогнулось тело Риммы, когда она попыталась подавить в себе рыдания, которые толчками вырывались наружу. Римма обняла подругу и сама неутешительно расплакалась.

– Почему я должна покинуть этот мир так рано? – сквозь слезы говорила Римма. – Мне очень страшно! Я не хочу умирать!

– Я с тобой, мы что-нибудь придумаем, – отвечала ей Люба, хотя сама не знала, как утешить подругу. – Мы обязательно что-нибудь придумаем!

– Не бросай меня, Любонька, – всхлипывая, просила Римма.

– Я с тобой!

Они долго плакали, сетуя на несправедливость и жестокость этого мира, пока все слезы не были выплаканы.

– Если хочешь, то можем повторить поход в кабак, – сказала Люба, вытирая красное лицо после умывания.

– Не хочется. Оторвались один раз по полной, и хватит. Особого удовольствия я не получила.

– Чего еще тебе хочется?

– Так спрашивают о последнем желании человека на этой земле. – Римма попробовала улыбнуться, но улыбка вышла кривой и грустной. – Хочется в одночасье многого и ничего. – Женщина пожала плечами.

– Определяйся!

– Я подумаю.

Люба рассчитывала остаться у нее на ночь, но Римма сказала, что хочет побыть одна.

– Выгоняешь подругу? – пошутила Люба, одеваясь в коридоре.

– Нет. Буду обдумывать свое очередное желание.

– Особо не капризничай! – улыбнулась ей Люба на прощанье.

В квартире стало так тихо, что было слышно тиканье настенных часов. Римма подумала, что никогда раньше не задумывалась о том, что невинный часовой механизм с циферблатом на стене ведет людям обратный счет времени и каждое его тик-так – это еще один шаг в небытие.

«Надо думать о чем-то хорошем», – решила она и закрыла дверь, чтобы не слышать тиканье.

Римма приняла свою любимую позу на диване и задумалась о том, чего ей хочется сейчас больше всего. Конечно же, ей хотелось проснуться и понять, что ее болезнь – это просто страшный сон, но она не спала. Значит, надо отпустить мысли о неизбежном и подумать о своих желаниях. И снова она вспомнила Алексея.

«Неужели мы с ним так и не встретимся? Если быть откровенной, то очень хочется его увидеть, – думала она. – Только увидеть? Нет, я хочу испытать еще хотя бы один раз то, что было между нами в молодости, и снова ощутить себя желанной, возбужденной, страстной, такой, какой я никогда не была с мужем».

От одних таких мыслей ее бросило в жар. Римма ни разу не изменяла мужу, не допускала об этом даже мысли, но сейчас все было иначе.

«Кому нужна будет моя верность, если меня скоро не станет? – подумала она. – Если Алексей спрашивает обо мне у Тоси, значит, у него остались ко мне чувства?»