– Художник? – медленно повторил Хорвек. – Художник, проклятый рыжей ведьмой?

– Покажи! Покажи ему тот клочок холста! – я, захлебываясь от волнения, забыв о страхе, вцепилась в руку Хорвека. – Не дай ему умереть, умоляю. Это он нарисовал герцогиню! Это он знает тайну чародейки!..

Руки проклятого скребли пол и я вспомнила, как мастер Глаас говорил, что принял своего случайного знакомца за алхимика – из-за пятен от реактивов на коже. Но художники день-деньской возятся со всякой дрянью точно так же, как и алхимики, пытаясь добиться от красок истинной яркости и стойкости! Алхимики ищут философский камень, который превращает свинец в золото, а художники мечтают раскрыть секрет, как устроены голубизна неба, искорки света в прозрачной воде, сияние глаз счастливого человека… Чем же помешал рыжей ведьме этот несчастный? Где перешел дорогу?

Хорвек медленно, словно сомневаясь в каждой своей мысли, в каждом своем движении, приблизился к проклятому. Затем опустился рядом с ним на колени, протянул руку.

– Отзываю свое проклятие, - негромко, но чеканя каждое слово, произнес он. И тут же его швырнуло в сторону, точно невидимая сила мстила за пренебрежение к ней. Хорвека ударило о стену, затем еще раз и еще. Проклятие хотело смять, уничтожить, переломать все кости тому, кто посмел призвать его на голову врага, а затем отказаться от мести. Я должна была догадаться, что это заклятие нельзя отозвать, не прогневав магию, которая пришла карать и причинять боль. Разве не знала я, как жестоко расплачиваются люди и нелюди за свое право колдовать?

– Остановись, злая глупая сила! – яростно закричала я, не слишком-то надеясь, что меня услышат. – Ты убьешь его и он не сможет больше служить тебе! Кто еще так любит тебя? Кто сумеет колдовать так искусно? Будешь так жестоко обращаться со своими слугами – останутся самые худшие, вот в них и будет заключаться вся твоя слава!..

К моему удивлению, слова эти были приняты к сведению: я получила такую затрещину, что кубарем покатилась по полу. В ушах звенело, и я тщетно пыталась расслышать глухие удары – то ли оглохла напрочь, то ли свершилось чудо и над Хорвеком вправду смилостивились. Я приподнялась, размазывая по лицу слезы – от того удара из глаз брызнул целый фонтан. Но боль тут же забылась, когда я увидела, что демон, отброшенный в дальний угол гостиной, тоже поднимался на ноги, сплевывая кровь и шатаясь.

– Всего лишь плата за ошибку, - резко сказал он, жестом показывая, что не нуждается сейчас в сочувственных речах.

– Всего лишь злобное колдовство, которому лишь бы кого-то изувечить, - проворчала я. Не знаю, слышал ли он, как я дерзко обращалась к той силе, которой он служил, но в его благодарности я тоже не слишком-то нуждалась.

– Оно… ушло? – услышали мы дрожащий сиплый голос.

Скрюченный страхом и болью художник все еще лежал на полу, вжав голову в плечи. В свое спасение он, разумеется, верить не решался – да и кто бы посмел надеяться на лучшее, заполучив на свою голову целых два смертельных проклятия?

Я наконец-то смогла рассмотреть его: черноглазый мужчина средних лет, изможденный, худой и бледный, словно что-то по капле высасывало из него кровь – так бывает, когда человек всю жизнь борется с болезнью, которая рано или поздно его убьет. Вот только болезнь эта была наслана не богами, знавшими толк в справедливости – по крайней мере, я старалась в это верить, - а злой чародейской волей.

– Хорвек?.. – я вопросительно смотрела на демона.

– Я отозвал свои чары, - сказал он, рассматривая кровь на своих руках. – Прежнее проклятие все еще в силе, снять его может только тот, кто сотворил это колдовство.

– Рыжая ведьма! – я бросилась на колени рядом с проклятым, как это делал только что Хорвек, и попыталась взять его за руки, но он, обезумев от страха, скулил и прятал лицо в ладонях. – Не бойтесь нас. Рыжая ведьма – наш враг, и в Астолано мы пришли, чтобы найти вас. Это ведь вы нарисовали?.. Вы?.. Как вас зовут, почтенный?

Я, продолжая лепетать что-то успокаивающее, подсовывала к нему лоскут холста, но прошло немало времени, прежде чем художник решился взглянуть на него.

– Я Антормо, Антормо из Дельи, - неуверенно пробормотал он, словно припоминая жизнь, принадлежавшую кому-то другому. – Да, меня так звали все тогда. Я помню… Это портрет… портрет красивой дамы, который я нарисовал много лет назад. Десять… да, десять лет уж прошло с той поры. Но почему вы показываете мне его? Откуда он у вас? Моя картина… погибла?..

– Десять лет?
– я растерялась. – Но госпожа Вейдена такая юная…Как же вы смогли нарисовать ее много лет назад? Тогда она была совсем ребенком!

– Вейдена? – теперь пришла очередь художника недоумевать. – Я не знаю такого имени… И работу над портретом я завершил, когда бедняжка уже была мертва, мир ее праху.

– И чем же славилась покойная дама в Астолано? – тихо промолвил Хорвек, склонившись к проклятому. – Что в ней было такого особенного?

– Особенного? – беспомощно переспросил господин Антормо, наконец-то осмелившийся принять сидячее положение.

– Разумеется, в ней было что-то особенное, и я говорю не о красоте, - демон начал выказывать признаки нетерпения, и окровавленное лицо его с горящими глазами выглядело весьма устрашающе. – Это из-за нее тебя прокляли. Сам посуди, часто ли за спиной обычного человека стоит колдун, способный наслать смертельные чары?

Я вздрогнула: последние слова, казалось, более подходили ко мне самой, нежели к неизвестной даме – она хотя бы была красива! Наверняка нашлись бы те, кто заплатил бы золотом за один ее благосклонный взгляд, а колдовство… что ж, оно тоже порой продавалось за деньги. И только подумав об этом, я поняла, что не верю, будто колдуны способны любить и призывать магию ради любви – только из-за жадности, ненависти, чтобы отомстить и наказать!..