Глиняная табличка, содержащая надпись, сделанную линейным письмом Б (найдена в Микенах, Греция). Линейное письмо Б произошло от более древнего минойского линейного письма А, не расшифрованного до сих пор

Наблюдая за экспериментами с древнейшей египетской письменностью, финикийцы выявили сильные и слабые стороны иероглифики. Поскольку ее знаки основаны на реальном значении, их количество может расти бесконечно. И финикийцы пришли к радикальному решению: письменность должна избавиться от прямых связей с миром предметов и значений. Ее задачей должна стать передача языка, а конкретнее – его звуков. Каждый знак будет соответствовать звуку, и эти знаки можно будет сочетать в слова, имеющие строго определенное значение.

Отказ от предметности, от уникального значения дался непросто, но принес бесспорную пользу: количество знаков сократилось от сотен и тысяч до нескольких десятков, что многократно упростило чтение и письмо [49] . Письменность обретала более прямую связь с устной речью [50] . (Идея финикийцев широко разошлась по региону: древнееврейский язык был основан на той же концепции.)

Финикийцы систематически применяли эту идею к своему языку, но не дошли до ее логического завершения. В их письменности использовались только согласные (в русском языке при такой практике сочетание букв «гнв» могло бы передавать существительное «гнев», деепричастия «гнув» или «угнав» и т. д.). Читателям приходилось догадываться о значении слова из контекста и вставлять гласные по собственному разумению. Тут-то греки и обнаружили поле для усовершенствования. Они развили финикийскую письменность, добавив туда гласные. Теперь уже не приходилось догадываться, что означают буквы «бз». Слово полностью передавало последовательность звуков и однозначно читалось: «обоз».

Новая система письменности хорошо подходила для ритмического размера, каким излагали сказания о Троянской войне, – гекзаметра, состоящего из шести стоп (каждая из которых включает в себя один долгий и два коротких слога или два долгих). Эту структуру не так-то легко передать финикийской системой письменности, которая пропускает важнейший, ударный, протяжный звук, на котором основан слог – [э] в слове «гнев». Греческий вариант письменности включил в себя протяженные, ударные гласные. Новый, основанный на фонетике алфавит [51] идеально подходил для сказаний о Троянской войне, и, возможно, едва ли не первой задачей, для которой применили его писцы, стала запись этих сказаний. Не исключено даже, что греческий алфавит был изобретен именно для того, чтобы передать гекзаметры сказителей той эпохи [52] . В любом случае новая система гарантировала, что читатель безошибочно распознает первое слово эпопеи – – как «крайнюю степень гнева», и ему не придется догадываться, глядя на три согласные , о чем же пойдет речь:

Имя одного из сказителей, Гомера, вошло в историю (хотя мы не можем даже сказать с уверенностью, что такой сказитель вообще существовал), а вот имя гениально прозорливого писца, запечатлевшего в тексте историю Троянской войны, осталось неизвестным. И все же сотрудничество этих людей сделало гомеровскую версию легенды уникальной. Поскольку безымянный писец, по всей видимости, записал целиком версию одного сказителя, поскольку Илиада не была слеплена из отрывков, созданных разными писцами и сказителями на протяжении многих поколений, результат оказался более гармоничным, чем другие древние писания, например Библия. Существенно то, что в Илиаде процесс письма упомянут лишь однажды; эпос предполагал именно устное исполнение, а не запись. Илиада и греческий алфавит – алфавит, основанный на звуке, – явили собой мощное сочетание с очень далеко идущими последствиями. Через несколько веков в Греции сложилось самое грамотное общество, какое только знал мир, и это привело к потрясающему взлету литературы, драматургии и философии.

Греческий алфавит и Гомер привели Александра в Малую Азию, а оттуда отправились намного дальше – туда, где не смогли бы оказаться без его содействия. Сила нового алфавита и культура письменности, распространявшаяся вместе с ним, оказались мощным подспорьем в делах македонского правителя [54] . Покорив Малую Азию и разгромив Дария в Месопотамии и Персии, Александр двинулся дальше – весной перешел через горы Гиндукуша в Афганистан, а в сезон муссонов – через Инд, выдержав по пути битву с войском, выставившим грозных боевых слонов. Его не могли остановить ни вооруженные противники, ни природа. С каждой новой победой в бою, с каждой новой покоренной территорией становилось все яснее, что мир гораздо больше, чем представлялось грекам раньше.

Империя Александра неуклонно росла [55] , и он постепенно уверовал, что и сам, как Ахиллес, является полубогом. Он потребовал от греческих городов-государств официально признать его божественную сущность [56] , и многие согласились на это. Лишь Спарта, долгое время с оружием сопротивлявшаяся его власти, дала лаконичный, хотя и двусмысленный ответ – «если Александр хочет быть богом, пусть будет богом» [57] , намекая на то, что божественность правителя была лишь его фантазиями.

Чем обширнее становились владения Александра, тем труднее ему было управлять ими. Западные и восточные окраины персидской сферы влияния, в частности Анатолия и Египет, с готовностью признали власть Александра, поскольку он оставил и местных правителей, и все имевшиеся государственные структуры. Но чем дальше на восток уходил Александр от Греции, тем больше трудностей он испытывал, удерживая в покорности захваченные земли. Это заметно проявилось после того, как он подчинил себе центральные области Персии, и еще сильнее – после вторжения в столь дальние страны, как Афганистан и Индия.

Чтобы удержать власть над этими территориями, Александр пошел на меры, идущие вразрез с тем, чему его учили: он перестал принуждать негреческие народы к полному подчинению [58] . Александр стал одеваться по обычаю покоренных им стран, начал принимать обитателей присоединенных земель в греческое войско [59] , сочетался браком с бактрийской княжной, устроив необычный для греков местный обряд, совершал моления местным богам и требовал от своих восточных вассалов, чтобы они падали перед ним ниц [60] .