– Ну? – требовательно спросила она и ухватила меня за руку.

– Дитрих сказал, что его отпустят сразу, как согласится на ментальное сканирование.

– Знаю я, как отпустят! – возмутилась она. – Сразу найдете кучу причин оставить его под стражей!

– Ты думаешь, он так много преступлений совершил? – спросила я и попыталась стряхнуть руку бывшей подруги. Неприятно мне было, что она ко мне прикасалась. – Ты не так давно утверждала, что он чист и безгрешен?

Эмми вцепилась еще крепче и протараторила:

– Так менталисты чего только не понапишут. У твоего любовника связи-то в Сыске остались – смотрю, он шастает туда и торчит целый день!

Она посмотрела на меня с вызовом, уверенная, что я начну оправдываться. Но мне с ней говорить совсем не хотелось, а уж рассказывать, что Дитрих теперь мой муж и работает в Сыске – и подавно. Только заикнись – обзовет нас преступной группировкой, составивших заговор против ее ненаглядного Штефана. И окончательно уверится, что мы решили засадить его в тюрьму по ложному обвинению.

– Значит, у него там дела, – невозмутимо сказала я. – И у меня тоже. Меня пригласили на повторное сканирование из-за Штефана, а ты меня задерживаешь. Может, из-за тебя ему придется просидеть там лишнее время.

Тон был выбран правильно. Эмили отдернула руку, словно обожглась, хотя, вполне возможно, ей было так же неприятно прикасаться ко мне, как и мне к ней, и удерживала меня она исключительно по необходимости: была уверена, что я сразу от нее сбегу, уличенная в преступлениях против Штефана.

– А тебя-то зачем сканировать? – недоуменно спросила она и тут же догадалась: – , они поняли, что вы его подставили!

– Если бы мы его подставили, – зло сказал я, – то я была бы уже под стражей, а не ходила свободно по улице.

Прощаться и желать ей хорошего дня я не стала – мой день она испортила пусть и не совсем, но честно попыталась это сделать. Хорошо хоть со мной не пошла, чтобы убедиться, что сканирование честное и я не пытаюсь подкупить менталиста. Я впервые подумала, что нужно менять квартиру, а то присутствие бывшей подруги в нашей жизни будет невыносимым. Даже если она вдруг осознает, как отвратительно сейчас себя ведет, я не хочу, чтобы такой человек был со мной рядом. если, не дай Богиня, вдруг окажется, что Штефан все же виноват в смерти иноры Вернер, нам с Дитрихом она житья не даст.

Кабинет Дитриха я нашла без труда, хоть раньше я там и не была, но он та хорошо объяснил, что затруднений не возникло. Пройти сразу к нему я не смогла, поскольку он был занят, да и около кабинета сидела дама, тоже ожидавшая разговора с ним. На сканирование я не торопилась – напротив – стремилась отложить его как можно дальше, поэтому присела рядом с ней. Лицо ее мне показалось знакомым, но вспомнить, где я ее видела раньше, не удавалось, как я ни ломала голову. Возможно, я ее видела слишком давно или встреча была случайной и незначимой для меня. Но делать было нечего, так что я прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться получше, и начала вспоминать. Я пыталась подставлять ее лицо к разным ситуациям и местам и все больше убеждалась, что видеть ее раньше не могла. Громкий всхлип, донесшийся от нее, был неожиданным и заставил меня вздрогнуть. Я открыла глаза и посмотрела на соседку. Она прикладывала к глазам совершенно мокрый носовой платок.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – невольно спросила я.

– Нет, спасибо, – она помотала головой и попыталась удержать ещё один всхлип. Но он прорвался, сдавленный, но хорошо узнаваемый. – Извините. Я не хотела вам помешать.

– Может, вам принести воды? – предложила я.

– Вода мне не поможет, нет, – от моего участи она окончательно перестала держать себя в руках и разрыдалась. – Богиня, за что мне это, за что? Да и не мне, моим детям – им-то за что расплачиваться за мою ошибу?

То, что она сидела перед кабинетом мужа, говорило об одном – у ее детей, судя по всему, уже достаточно взрослых, проблемы были из-за запрещенной магии. Использования, хранения запрещенных ингредиентов или книг.

– Вы им передали какие-то знания? – осторожно спросила я.

Она судорожно втянула в себя воздух и испуганно затрясла головой. Глаза у нее были совсем красные и подпухшие.

– Что вы? Как можно? – с трудом выговорила она. – Да и не было у меня ничего запрещенного. И у мужа не было. ткуда только старший взял? Он так и не признался ни на следствии, ни нам…

– Что взял?

– Не важно, – она опять всхлипнула. – Это совсем неважно. Это моя вина. Я не должна была этого делать.

Я перестала понимать свою собеседницу окончательно. В чем ее вина, если она даже не знает, откуда что-то взял ее старший сын?

– Что вы не должны были делать?

– Выходить замуж за Отто, – неожиданно ответила она. – Мне говорили, что дети от этого брака пострадают, но я не верила.

– Кто вам говорил? – скептически спросила я.

– Один инор. Он хотел на мне жениться, вот я и подумала, что он говорит неправду, чтобы я рассталась с Отто и вышла за него. ассмеялась тогда, была уверена, что с мужем мы будем счастливы, – она неожиданно разоткровенничалась, как это иногда бывает в разговоре с незнакомым человеком, которого ты единожды встретишь, а дальше он навсегда исчезнет из твоей жизни. – И хотя я изредка вспоминала слова Франца, которые он мне сказал на следующий день, как мы с Отто сходили в храм, но они не омрачали мое счастье, разве что немного.