Но были и крепко верующие, нетронутые еще старообрядцы. Когда устраивался в выстроенной этой церкви в Токмаковом переулке съезд поморцев [291] , я любовался группой людей с серьезными лицами, приехавших с далекого Севера, с Выга за серьезным делом, и съезд был у них деловой. Они были так типичны, что я упросил их запечатлеть на фото. Себе ни один из них не пожелал взять на память фото – «вражеское дело, от лукавого», а изданные общиной труды съезда повезли с собой снова в родные места.

Когда была закончена Токмаковская церковь, появились отзывы в прессе, отметившие оригинальность здания, даже в № «Нивы», единственном и популярном тогда иллюстрированном журнале, появилась заметка и клише момента освящения церкви [292] . <В старообрядческом журнале “Церковь” была помещена критическая заметка за подписью В.Б. (архитектор В. Борин). Меня упрекал автор, что я дал “модерн”, а не русскую церковь. Ответила община, что она в этом храме нашла себе старую церковь, хотя и в новой оболочке. И на страницах этого же журнала писал Арсений Морозов – глава воинствующих старообрядцев-рогожцев: “Дай бог больше таких храмов!”

Дом Морозовых при фабриках С. и З. Морозовых в местечке Никольское (Орехово-Зуево). Фото конца XIX в.

Архитектор В.М. Борин, вздумавший издавать журнал “Искусство строительное и декоративное” (вышли 2 номера), где я поместил свою статью об архитекторе В.А. Гартмане> [293] .

Равнодушный к похвалам и упрекам я работал, как работалось, просто, не мучая себя выдумками, а только рисуя. Карандаш сам скажет то, что нужно.

В какой-то праздник меня известили, что церковь в Токмаковом пер[еулке] желает подробно осмотреть Арсений Морозов, и просили меня ее ему показать. Имя Арсения Морозова было известно в Москве не только как главы Богородско-Глуховской мануфактуры, но и как видного старообрядческого деятеля. Невысокого роста, коренастый, лет под 60, с небольшой бородкой, с насупленными бровями, из-под которых глядели глаза, быстрые, открытые, но добрые; широкий пиджак, на жилетке длинная серебряная часовая цепочка «с передвижкой» (как у кабатчика), в высоких сапогах старого фасона.

Когда я приехал в церковь, он уже стоял у входа, обратился ко мне скрипучим сильным голосом: «Хорошо! Вот завтра приезжайте в 8.50 на фабрику. Наш поезд. Лошадь вышлю», – и разговор окончен.

Я приехал в Богородск, и купеческая пролетка с пышным кучером доставила меня в контору. В кабинете восседал Арсений Морозов. Начал мне объяснять, что «нужен храм небольшой, но побольше (!), так человек на 500, а может и на 800, проще, хорошо бы все было, только мне ведь не угнаться за Токмаковским храмом, я человек бедный (!)». Речь отрывистая, тон командира. <Во время нашего разговора в кабинет вошла телефонистка и говорит:

– Арсений Иванович, из Москвы Вогау спрашивает о переводах на хлопок, что прикажете ответить?

А. Морозов прервал ее, оборотясь ко мне:

– Какие у нас телефонистки-то!

Она покраснела и потупилась. Девушка, действительно, была высокая, стройная, красивая, блондинка, одетая в корректную коричневую форму.

– Замуж тебе пора давно, так свертишься только, скажи Вогау, что без него знают и уже переведены, прямо в Ливерпуль, через Международный> [294] .

Возрожденный старообрядческий храм Рождества Пресвятой Богородицы в Орехово-Зуеве, к которому в 1911–1912 гг. И.Е. Бондаренко пристроил притвор и колокольню. Фото 2017 г.

«Полагаюсь на Ваш вкус и уменье, начинайте скорей, что нужно, деньги и прочее, шлите в контору и т. д.», – обрывистый разговор окончен.

А через две недели начали постройку.

Когда я указал Морозову, что нужно разрешение губернского правления, нужно представить чертежи с расчетами (техническими), то получил ответ: «На кой черт! Жарьте так!»

«Жарить так» я не стал, а разрешение получил.

Состоялась закладка осенью. На завтраке Морозов сказал мне: «Стройте, я больше на постройку не приеду, а то глаз у меня плохой, а как будет готово, скажите, тогда и приеду».

На следующий год в конце лета здание было готово, оставалось лишь внутреннее оборудование.

Я предложил поехать осмотреть постройку. Арс[ений] Морозов обошел [храм] и выразил восторг своеобразно. Когда вернулись с осмотра и сели за обед, Морозов обратился к своей жене, доброй безгласной старушке: «Ну, Любаша, на храме был. Готово. Хорошо, резонанс такой, что как наши хватят: “Слава тебе…”, чертям тошно будет!» [295] .