– Вот, полагаю будет правильно вернуть вам, – Вячеслав достает из кармана небольшой тряпичный сверток. – Это нарукавный знак Анатолия, – сквозь бездну скорби, кавалерист находит силы приподнять уголки губ, вспоминая чистое и искреннее лицо товарища, – он очень гордился им.

Страшно искривившись, Михаил с широкого размаха бьет по руке. Выроненный, шеврон падает в грязь. Будто не достаточно, в порыве ярости мальчишка наступает башмаком, глубже вдавливая символ в рыхлую от влаги землю.

– Ты что творишь! – сунувшегося вперед Вячеслава перехватывает Григорий. – Озверел? Твой брат был патриотом и погиб в бою. Прояви хоть каплю уважения!

– Мой брат был идиотом! – видно шахтеру очень хочется расплакаться, но ярость заталкивает слезы внутрь. – И это вы убили его. Вы, а не готы! Запудрили мозги бредом про Родину, а он пошел, как баран.

– Бредом про Родину? – хоть унтер и останавливает порывающегося дать тумака товарища, сам теряет самообладание. – Ты видимо забыл нашу первую встречу, забыл, как листовки развешивал. Ты и тебе подобные хотели жить в готском мире. Вот он, – драгун указывает на могилу, – мир Готии. И вот, что останется от всей Симерии, если мы не прекратим борьбу.

Перепалка обрывается, едва молчавшая все время мать встает. Женщина поднимает с земли знак ополчения и бережно очищает от кусков грязи.

– Спасибо, что присматривали за моим мальчиком, – негромко говорит она, смотря под ноги.

– Куда же ты! – кричит в растерянности Михаил уходящей Людмиле.

Сестра милосердия оборачивается, взглянув на сына и будто не узнавая.

– В госпиталь, там полно раненных.

От сцены Швецова отрывает вернувшийся наконец Розумовский. Мужчины, рады видеть друг друга, обмениваются горячими рукопожатиями и хлопая по спине. Ротмистр за последние дни стал живой легендой. В неизменной кепи старого образца и длинной бородой – просто лицо пропагандистских плакатов. Офицер и под огнем врага не переставал обыденно прикуривать трубку, мимоходом корректируя огонь немногочисленных ольховских пушек.

– Спасибо, Константин Константинович, роту выручили и нас вместе с ней, – вид ротмистра, здорового, улыбающегося и хитро щурящегося возвращает бодрость и Швецову. – Вы не ранены?

Алексей обеспокоенно смотрит за хромотой подчиненного.

– Ерунда, сапог ногу натер, – отмахивается Розумовский. Извинившись, он подпрыгивая садится на пенек, растирая затекшие мышцы. – Мы выжили, это хорошо. Но что теперь делать?

– Вам – отдыхать и набираться сил. Тыла у нас нет, сами понимаете. Единственное, могу в шахтерский район поставить, хоть какое-то время готы туда не доберутся. А западную окраину, пусть Бульбаш займет со своими.

Швецов прерывается, услышав в небе отдаленный рев. Поднимая взгляд, подполковник готов увидеть, что угодно. Хоть неуклюжего мастодонта цеппелина, хоть очень редких, но способных похоронить город многокрылых бомбардировщиков. Из облаков, не чета летающим фанерам Готии, выплывает изящная фигура. Алексей не сразу верит глазам, видя увешанную роговыми наростами спину, длинную шею и широко расправленные перепончатые крылья.

– Надо же, – шепчет штаб-офицер, все еще выискивая в облаках исчезнувшего из вида дракона, – не думал еще раз увидеть подобное.

Бригада Ли . 8 июля 1985 г. Ок. 11 – 00 (18 день войны)

Маршал Гранд трясущейся, покрытой старческими пятнами рукой преподносит стакан к подрагивающим губам. Мужчина, в терпеливой тишине присутствующих, очень шумно пьет, сербая и глотая в захлеб.

Для совещания разбивают отдельную палатку, прямо на позициях артиллерийских батарей. С высоты двести три как раз открывается живописный вид на осажденное Ольхово. Глядя с возвышения, город предстает сплошным склепом. Наваленные вроде бы хаотично, но издалека кажущиеся цельной композицией груды развалин. Тут и там до сих клубится дым от вяло тлеющих пожаров. Ольхово умирает. Пусть защитники не видят изнутри, но отсюда страдания и вытекающая по капле жизнь открыта во всей драматичности.

Прибывший едва ли не пару часов назад, маршал лишь брезгливо морщится от предложенных апартаментов. Воевавший большую часть жизни, даже на покое устроивший в плантациях армейский порядок, Гранд пренебрегает роскошью покинутого имения. Для личных нужд маршалу требуется раскладная койка, да тумбочка с умывальником. Тут же ставят стол и развешивают по брезентовым стенам многочисленные карты.

Сидя напротив, Ли с нескрываемым интересом и восторгом смотрит на главнокомандующего. Гранд стар, маршалу перевалило за восемьдесят и после стольких лет, старость встретила за выращиванием хлопка, далеко-далеко на западе. Только война с Симерией и малообъяснимый ажиотаж вокруг Ольхово дают старой гвардии еще один шанс прославиться на поле брани.

Не смотря на грубые замашки и грязную речь, одет маршал аккуратно и даже педантично. Синий мундир охватывает крепкое, не смотря на возраст, тело и увешан многочисленными орденами и медалями. Гранд щеголяет в золоте и серебре, принципиально не меняя на планки. Стоячий воротник подшит белоснежной тканью, длинный усы по вышедшей моде смотрят в стороны.

За карьеру этот человек не проиграл ни единой битвы. Сражался в жарких песках юга, видел погонщиков верблюдов с дальнего востока. Гранд настоящий памятник героического прошлого. Пусть немного, но Ли даже горд передать командование живой легенде. Если кто и возьмет Ольхово, так это он.