В тот год Москва река разлилась. У поселка Луцино, что под Звенигородом, вода поднялась метров на 5, может и больше. Когда вода спала, можно было пройти по берегу. Небольшая компания взрослых и детей шла по узкой полоске обнажившегося косогора под заросшей кривыми деревьями и кустарником пятнадцатиметровой кручей правого берега. Кое-где земля, ещё насыщенная влагой, хлюпала под ногами. Дваакадемика Николай Николаевич Семенов и Александр Наумович Фрумкин, как всегда на прогулке, увлеченно беседовали. Дети затеяли какую-то игру и бегали вдоль растянувшейся компании, громко подразнивая друг друга. Все были наполнены солнцем и пряными запахами, сотворенными отступившей водой. Моего младшего сына, Сережу, я нес на плечах, крепко держа его за ноги. Неожиданно Валя, мама Сережи заметила, что на одной ноге у нашего сына нет сандалии.

Н.Н. Семенов

– Ты где потерял сандалику? – спросила Валя.

Он помотал ножкой и сказал:

– Там.

– Где там? – попытались выяснить мы.

– Там.

Я вернулся на несколько шагов назад.

Валя остановилась. Женщины заметили нашу заминку. Поняв в чем дело, посокрушались и решили, что, вряд ли, маленькую сандалику можно найти, прошли-то уже не меньше километра. Семенов и Фрумкин повернулись, ожидая чуть приотставшую компанию. Александр Наумович прикрыл глаза рукой, защищаясь от солнца, Николай Николаевич стал выяснять причину задержки. Узнав о потере, он тут же заявил, что надо искать. Женщины попробовали убедить его в бесполезности поисков, но он повернулся и отправился назад, внимательно оглядывая тропинки. Он приступил к поиску сандалии настолько решительно, что за ним пошли и другие. Я шел метрах в пяти правее Николая Николаевича, казалось, что надо искать ближе к косогору и хотелось самому, первым её обнаружить. Прошли метров двести и вдруг слышу:

– Вот она, – он победно поднял найденную сандалику, подошел и надел её на босую ножку Сережи, по-прежнему сидевшему у меня на плечах. Все обрадовались, можно было снова идти дальше. Александр Наумович ожидал задержавшуюся компанию, отойдя в тень нависавшей над берегом березы, все ещё прикрывая рукой глаза от солнца. На обратном пути, уже поверху, не по берегу, Семенов среди прочих интересных вещей рассказал о маленькой девочке, которая складывала числа с помощью наборного диска телефонного аппарата. При этом он признался, что так и не понял, как это она делает, добавив, что считала она правильно.

Следующий эпизод я уже описал в своих воспоминаниях «Учитель». В нём Н.Н. Семенов предстает достойнейшим человеком. Считаю правильным рассказать об этом еще раз. На банкете по поводу выбора известного физикохимика Я.К. Сыркина в действительные члены академии наук СССР Н.Н. Семенов предложил тост в честь П.И. Зубова, человека по-своему исключительного. Родившийся в неграмотной крестьянской семье он стал доктором химических наук, профессором, ректором Московского химико-технологического института им. М.В. Ломоносова. Семенов пояснил, что, если бы не Зубов, этого банкета, а может быть, и самого Сыркина не было. Суть выступления Семенова состояла в следующем. Сыркин был профессором кафедры физической химии в этом институте. В СССР развертывалась антисемитская кампания, называвшаяся борьбой с космополитизмом. Зубова, в то время ректора института, вызвали в райком партии и предложили уволить профессора Сыркина. Выполнение указаний партии (в данном случае её очень высокой инстанции – районного комитета коммунистической партии г. Москвы) считалось обязательным. Эти указания были больше, чем приказ в армии. Неподчинение райкому грозило не только снятием с занимаемой должности, но и увольнением с невозможностью устроиться на другую работу, а в некоторых случаях и последующим арестом. Этот комментарий я делаю специально для молодых читателей, которым не суждено было познать истинного «счастья» жизни в «социалистическом» государстве.

Зубов спросил, за что он должен уволить Сыркина и услышал: «Ну, например – студенты жалуются на то, что он опаздывает или плохо, непонятно читает лекции и потому они не хотят на них ходить».

– Когда Сыркин читает лекции, я должен заботиться не о том, чтобы они на них ходили, а о том, чтобы они не сбегали с других занятий. Аудитория на его лекциях всегда переполнена, – ответил Зубов.

– Но его надо уволить, – настаивал секретарь райкома. – Что, Вы ничего не можете придумать? Найдите что-нибудь.

– Мне его увольнять не за что! Если вам надо, пришлите мне соответствующее решение, тогда уволю, – проговорил Зубов.

Официально такого решения райком написать не мог, Зубов это отлично понимал и Сыркина не уволил.

Семенов закончил свое пояснение, провозглашая тост за Зубова, и добавил, что Сыркин со всех других должностей был к тому времени уже уволен и ему негде было работать. Если бы Зубов уступил, Сыркин лишился бы последнего источника существования.

Жизнь испытывала людей на честность, принципиальность, справедливость по отношению к другим. Не всем удавалось испытания, предлагаемые жизнью, выдержать. В рассказанном эпизоде Н.Н. Семенов и, конечно, П.И. Зубов испытание выдержали. Достойные люди остаются достойными и в малом, и в большом.

– А кто у вас на химфаке читает неорганическую химию? – спросил я у своей дочери Ирины, затевая разговор по поводу её планов на будущее.

После некоторой паузы она произнесла:

– Ужасная зануда, Спицын его фамилия, кажется, академик. Невозможно слушать – бухгалтер, перечисляющий статьи расхода, пономарь на паперти.

Я подумал и в ответ на ее нелицеприятный отзыв рассказал ей следующее. Академик Спицын – директор моего института, председательствуя на ученом совете, быстро и четко реагирует на любую острую ситуацию. На одном из заседаний возникла дискуссия между академиком П.А. Ребиндером и профессором А.А. Трапезниковым, который очень часто претендовал на приоритет в том или ином вопросе. Каждый отстаивал свое право, резкий обмен аргументами, упреки приняли оскорбительную форму. Обстановка накалилась. Вдруг Спицын прервал их и сказал: «В Институте Дружбы народов возникла перепалка между студентами, дело шло к драке. Стороны обвиняли друг друга в оскорблениях. На разборе конфликта решили установить наличие оскорблений с помощью словарей. В результате выяснили, что ни одна из сторон не употребляла слов, не имеющихся в словарях, и, следовательно, всё было в рамках допустимого». – Он продолжил: – «И Петр Александрович, и Андрей Александрович использовали в дискуссии литературную лексику, зафиксированную в словарях русского языка, слов, не записанных в словарях, не произносилось. Поэтому я считаю, что дискуссия происходила в рамках вполне дозволенного, и вопрос можно считать исчерпанным».

В.И. Спицын

– Неплохо, правда? Впрочем, я вспоминаю занудный доклад Спицына на методологическом семинаре в ИФХ, озаглавленный «Философские проблемы трансурановых элементов». Так что представляю себе его заформализованные лекции. Жаль, но что делать, учись.

На следующий день в обеденный перерыв я вместе с сотрудниками отправился в столовую, в здании президиума Академии наук в Нескучном саду. По дороге Эдик Авербах, взволнованный предстоящей ему защитой диссертационной работы, возмущался Спицыным, который в присутствии Володи Пригородова, друга Эдика, выразился по поводу аспирантов-евреев: «Нечего готовить кадры для вражеского государства!». В этот момент мы подошли к зданию президиума. Таня, талантливейшая девушка, постоянно удивлявшая нас своей наблюдательностью, рисунками, вышивками, которые она приносила в лабораторию, вдруг воскликнула: «Смотрите, – она показала на одного из чугунных бульдогов, украшавших фасад здания, – это же вылитый Спицын!» Мы остановились. Сходство, действительно, было поразительным. В 1972 г мне пришлось вспомнить слова Спицына о «подготовке кадров», когда он избавлялся от ученых-евреев путем выборочного сокращения штатов. Он проявлял при этом удивительную, иезуитскую изощренность в формулировках. Так, приказ о моем увольнении ввиду сокращения штатов звучал издевательски торжественно: «Ввиду того, что Е.Д. Яхнин вырос в исследователя, способного возглавить новое научное направление, его целесообразно уволить и предоставить ему возможность работать в промышленности».